Я погрузила свои глаза в зеркало Марты с тем наслаждением, с каким путник, у которого пересохло горло, пьет стакан холодной воды. Я испытывала положительно физическую жажду сделать это. Я повторяла себе настойчиво и почти яростно: "Я красива. Я красивая и возбуждающая желание женщина. Я могла бы позволить себе обнаженные плечи, румяна, брильянты, беспорядок вокруг и ароматы тонкого стола. Я не создана для того, чтобы вышивать одеяло в течение восемнадцати месяцев. Мне отвратительна эта комната, отвратителен этот запах порядочности, напоминающий запах столярного клея."
И, накладывая себе немножко пудры на лицо – чуть-чуть, не столько, как я хотела бы, – я говорила себе: "Если бы Пьер вдруг вошел сюда, я думаю, я протянула бы ему свой рот в присутствии этой маленькой Барбленэ". И я закусила губу.
Марта очень близко подошла ко мне. Ее глаза смотрели на меня в зеркале, искали моих глаз с такой настойчивостью и волнением, что я почувствовала беспокойство.
– Что вам, Марта?
Марта еще более приблизилась, положила руку на край туалета и опустила голову.
– Вы больше уже не придете сюда, мадмуазель Люсьена?
– Как? Что вы хотите сказать?
Она отступила на один шаг и отвернула голову.
– Вы больше не придете давать нам уроки?
– Я вас совершенно не понимаю.
– Я хочу сказать… когда вы больше не будете жить здесь?
– Когда я больше не буду жить здесь?
– Ну, конечно…
Она села в кресло, подперев подбородок рукою.
– Да… когда вы выйдете замуж.
– Замуж?
– О! Вы напрасно не доверяете мне. Я вполне одобряю вас. Не думаете же вы, что я настолько глупа, чтобы сравнивать себя с вами.
– Уверяю вас, моя маленькая Марта, что я вас не понимаю.
– Цецилия воображает, будто я буду проклинать вас. Это ее утешило бы. Я думаю, что она не только зла, но еще и глупа… Напротив, я очень желаю, чтобы вы не были несчастливы. Если бы мне позволили пойти сейчас в Нотр-Дам д'Эшоффур, я помолилась бы за вас… за вас, но не за него, нет, не за него!
– Маленькая моя Марта!
– Но как печально, что жизнь устроена таким образом. Ему не стоило никакого труда заставить вас поверить ему… как он заставил поверить меня. А если бы я не нашла способа сказать вам словечко сегодня вечером, уделили ли бы вы мне хоть какое-нибудь внимание? Отдали ли бы вы себе отчет в том, что со мной происходит?
– Я отдаю себе отчет в большем числе вещей, чем вы думаете, Марта.
– Ба! Вы забыли бы меня так же скоро, как и любую другую вашу ученицу. Это несправедливо, потому что никакая другая не была, может быть, в такой степени создана для вас…
Тут голос ее задрожал. Я почувствовала, что к горлу ее подступают рыдания.
– Марта, вы с ума сошли. Вы дорогая моя девочка, моя дорогая сестренка. Я не забуду вас никогда. Я не покину вас.
Она позволила поцеловать себя, посмотрела на меня, немного поколебалась и сказала:
– Вы находите, что у меня есть музыкальные способности?
Я не могла удержаться, чтобы не сказать ей:
– Ну да, Марта, большие способности… Зачем вы задали мне этот вопрос?
– Так просто.
Она еще подумала:
– Вы отправитесь в Марсель, не правда ли?
– В Марсель?
– Да… я хочу сказать… в данный момент. Это почти навязчивость… Но очень часто вы будете одна… Мне кажется, что вас развлекут немного занятия музыкой… с кем-нибудь… О! Вы не могли как следует оценить меня. Я способна работать гораздо больше.
Глаза ее блестели. Я чувствовала, как вся погружаюсь в излучение ее души.
– Марта, Марта! Я думаю, что мы сейчас наговорим друг другу нелепостей. Вы говорите так, как если бы события произошли… между тем как о них никогда не было даже и речи.
Я открыла дверь комнаты.
– Нас несомненно ожидают внизу.
Она медлила выходить. Я хорошо видела, что она не придала ни малейшего значения только что высказанному мной протесту.
– Скажите мне сейчас же… что вы не говорите "нет".
– Как вы упрямы, маленькая моя Марта, бог знает по поводу каких нелепостей, которые вы забрали себе в голову!… Ну хорошо… Я не говорю вам "нет".
Г-н Барбленэ сидел по левую руку от меня, г-жа Барбленэ против меня. Пьер Февр помещался справа от г-жи Барбленэ. Цецилия и Марта занимали два противоположные конца стола, Цецилия – между Пьером и отцом, Марта – между г-жею Барбленэ и мною.
Стол был сервирован с большой заботливостью. Все свидетельствовало о некоторой торжественности.
Нам уже случалось собираться всем шестерым в гостиной; но никогда еще мы не собирались вместе за столом. Этот обед был событием, происходившим впервые, и необычным его делало, прежде всего, мое присутствие. Я образовывала, следовательно, наиболее чувствительный пункт собрания, место, на котором, естественно, должно было сосредоточиться всеобщее внимание. Я не испытала бы от этого большого стеснения, если бы наше собрание было только необычайным и не таило в себе ничего более тревожного.
Напротив, обед раздражал меня, как церемония, исполненная какого-то смысла. Поскольку я могла, я избегала сосредоточивать на этом внимание; и мой ум находил себе временное развлечение в созерцании г-жи Барбленэ.
Ее лицо было предо мною; мои глаза искали его каким-то невольным движением. Но сказать так, значило бы сказать недостаточно. Ее лицо привлекало меня к себе, тянуло, притягивало, как вид работы, которую надлежит выполнить: грядки, которые нужно вскопать, полено, которое нужно расколоть, тянет рабочего, нагибает его над работой, несмотря на усталость. Между чертами этого лица и моим вниманием был заключен своего рода договор. Я разглядывала бороздку, пересекавшую отвислые щеки г-жи Барбленэ, и другую бороздку, разделявшую ее двойной жирный подбородок. Затем взор мой остановился на бородавке. Я осмотрела ее со всех сторон. Меня раздражала эта зернистая поверхность, это розоватое колечко, окружавшее основание бородавки, этот пучок седоватых волос, торчавших на ее верхушке. Затем я сразу перевела свой взгляд на левый глаз; у меня было такое впечатление, точно я повисла на несколько припухшем веке, и мне казалось, что это я произвожу дрожь, которая время от времени сотрясала его, стоило мне только со всей силой устремить на него взгляд.