Определенно нет, — говорили многочисленные оппоненты, по мнению которых вычисленный Тобайесом объем мозга (642 см3) был весьма сомнительным из-за плохой сохранности находок. Они критиковали выводы относительно зубной системы. Они указывали на то, что сведений об остальном скелете Homo habilis явно недостаточно для какого-либо решения дилеммы.
Однако по вопросу о размерах мозга возражения вскоре смолкли. Ральф Холлоуэй из Колумбийского университета, всемирно известный специалист по внутреннему содержимому голов гоминид, обследовал Синди, Джорджа и Твигги и пришел к тем же выводам, что и Тобайес. Спустя несколько лет результаты обоих ученых получили неожиданное подтверждение — в северной Кении был найден почти полный череп сходного типа и емкость его оказалась больше, чем у любого из трех олдувайцев.
Что касается остального скелета, то здесь оппоненты Лики были правы. Посткраниальных остатков сохранилось так мало, что использовать их как критерий для выделения нового вида habilis многие считали невозможным.
В отношении зубов позиции сторонников Лики были более прочными. В строении моляров и премоляров Homo habilis обнаруживались черты сходства с человеком. По сравнению с зубами австралопитековых они были уже в щечно-язычном направлении и длиннее в передне-заднем. Однако Дж. Т. Робинсон — молодой южноафриканский палеонтолог, в прошлом ученик Брума, — оторвавшись от своих собственных исследований зубной системы австралопитековых, заявил, что выявленные различия статистически недостоверны. Он утверждал, что в популяции современного человека можно обнаружить большие различия по форме зубов, чем найденные Лики различия между австралопитеками и Homo habilis или между Homo habilis и Homo erectus. По мнению Робинсона, в одонтологическом плане австралопитек и Homo erectus слишком близки друг к другу, чтобы между ними мог втиснуться еще один вид. На него — «объединителя» — несколько более узкие и длинные зубы не производили никакого впечатления. Иное дело Лики, типичнейший «дробитель»: никогда не уклонявшийся от публичных споров, он начал обмениваться на страницах журнала Discovery довольно-таки ядовитыми письмами с Ле Гро Кларком, принявшим сторону Робинсона.
Полемика осталась незавершенной, так как проблема Homo habilis касалась не одних только количественных признаков. Она затрагивала гораздо более глубокие и принципиальные вопросы: как выделять виды, какие критерии следует использовать, каковы допустимые пределы внутривидовой изменчивости? Возьмем хотя бы один пример. В наши дни величина мозга сама по себе считается сомнительным критерием для идентификации видов. Она слишком непостоянна. У современного человека объем мозга варьирует в пределах от 1000 до 1800 см3, перекрываясь в своих нижних значениях с верхней областью соответствующего диапазона для вида Homo erectus (700-1250 см3). Если поставить рядом самого головастого Homo erectus и современного Homo sapiens с самым маленьким мозгом, то, игнорируя все остальные признаки, их видовые названия придется поменять местами. Точно так же (как мы увидим позднее) диапазон размеров мозга Homo habilis от 500 до 800 см3 — перекрывает соответствующие величины для Homo erectus.
Очевидно, что рассмотрение одного только объема черепа может привести к неверным выводам. Тем более что различия в величине мозга в пределах нашего собственного вида никак не связаны с уровнем интеллекта, а скорее зависят от размеров тела. У крупных людей мозг больше, но они от этого не становятся умнее своих низкорослых собратьев. Мужчины в среднем превосходят женщин по размерам тела и соответственно по величине мозга, однако интеллект у обоих полов развит одинаково. Поскольку у гоминид всегда был сильно выражен половой диморфизм, их ископаемые черепа тоже должны быть различными. Если два черепа сходны во всем, кроме своей величины, то не исключено, что один из них мужской, а другой женский и оба относятся к одному виду, несмотря на разницу в размерах.
Добавьте к этому возможные различия в скоростях эволюции разных частей тела, и трудность выделения видов в непрерывном ряду потомков станет еще более очевидной. В таком ряду никогда не бывает внезапных разрывов. Сын австралопитеков не мог быть человеком. В какой-то период у родителей и их отпрысков наверняка создавалось столь непонятное сочетание признаков, что отнести их к тому или иному виду было бы почти невозможно. Если собрать полную серию скелетов родителей и их детей, живших на протяжении пары миллионов лет, то в процессе превращения бесспорно дочеловеческой формы в бесспорно человеческую мы вряд ли сможем хотя бы приблизительно указать: вот момент, когда произошел переход к человеку.
В этом и состоит проблема Homo habilis. Эта форма относится к таинственному отрезку пути от австралопитека к человеку прямоходящему, и, возможно, ей там не хватает места. Лики продолжал настаивать, что Homo habilis — это человек, притом самый древний из всех найденных. По мнению других, это всего лишь грацильный австралопитек, слегка отличающийся от южноафриканского типа только потому, что две разновидности разделяло расстояние в две тысячи миль.
Все были согласны в том, что нужны новые данные — более древние и более многочисленные ископаемые находки. Но искать их в Олдувае не было смысла; лопаты ученых достигли скальной основы, возраст которой составлял менее двух миллионов лет. А два миллиона лет — это было, по новым данным, начало плейстоцена. Теперь взоры антропологов со все возрастающим интересом устремлялись еще дальше — туда, где лежал плиоцен, эпоха протяженностью в три миллиона лет. И может быть, где-то в его недрах сохранились остатки более древних гоминид, которые могли бы пролить свет на происхождение австралопитековых и отношения между различными их видами, позволили бы лучше понять природу Homo habilis. Среди древнейших представителей гоминид, возможно, нашелся бы и такой, который уже три миллиона лет назад или даже раньше передвигался на двух ногах. Это были большие ожидания, но когда не видишь, что за горой, можно вообразить там все что угодно.
Часть вторая
Золотое десятилетие 1967-1977
Глава 5
Омо и его магическая шкала времени
Меня не волнует, как они выглядят. Мы не можем выяснить их взаимоотношения, пока не знаем, каков их возраст. А об этом нам поведают свиньи.
Ах, эти чудесные свиньи!
Мышлению Луиса Лики была чужда всякая мелочность. Его ум легко скользил из плейстоцена в плиоцен и еще дальше — в миоцен. У Лики не было возможности получить точные датировки, но он полагался на свои приобретенные упорным трудом, хотя и поверхностные, геологические познания, а также на суждения экспертов — впрочем, всегда оставляя за собой право не соглашаться с ними. Для изучения стратиграфии Олдувая он пригласил д-ра Ричарда Хэя из Беркли, который проработал в Африке больше пятнадцати лет. В результате исследований Хэя стены Олдувайского ущелья ныне почти так же хорошо известны специалистам, как небоскребы Пятой авеню тем, кто изучает архитектуру Нью-Йорка. Подобно всем остальным палеоантропологам до 1960 г. и до открытия калий-аргонового метода датирования, Лики при определении возраста находок в рамках третичного периода (см. схему на форзаце) опирался на стратиграфию и распределение ископаемых остатков животных в различных слоях. Работая на маленьких островках и побережье озера Виктория, он по характеру окаменелостей отнес изучаемые отложения к миоцену, хотя абсолютная датировка этого периода была ему неизвестна. Тем не менее благодаря своей разносторонней профессиональной подготовке Лики обладал более тонким «чувством» геологического времени, чем многие его коллеги-антропологи. В то время как большинство ученых указывало для нижней границы плиоцена предположительные цифры в 5-10 миллионов лет, а Кизс выступил со смехотворной датой 900 тысяч лет, Лики широким жестом отвалил минимум 20 миллионов, и последующая датировка с помощью калий-аргонового метода подтвердила его правоту.