Как объяснить подобный факт? Быть может, целая группа гоминид погибла столь внезапно, что за это короткое время остатки животных просто не успели накопиться? Похоже, так оно и было. Кости гоминид, по-видимому, происходили из общего источника, расположенного в одном из горизонтов верхней части склона. За последние несколько дождевых сезонов слой был размыт, а кости вынесены на поверхность. Их-то мы и нашли на склоне. Эти рассуждения подтвердились, когда мы, проведя пробные раскопки, обнаружили сам слой и еще около двадцати фрагментов ископаемых костей. Стало ясно, что если бы не эрозия, кости лежали бы рядом, поблизости друг от друга. Так же как и существа, которым они принадлежали и которые, по-видимому, погибли одновременно.
Но отчего они погибли? Может быть, от эпидемии? Тогда почему их тела не были растерзаны хищниками? И что помешало образованию «фона» из ископаемых костей животных?
Чем больше я думал над этими двумя парадоксами, тем меньше склонялся к мысли об эпидемии.
Маловероятно, чтобы целая группа гоминид, умерших естественной смертью за несколько дней или недель, сохранилась в таком «чистом» виде.
Но что же тогда? Сражение? Может быть, перед нами один из первых примеров той свирепой агрессивности, которую Реймонд Дарт считал частью биологического наследия человека? Группа австралопитеков, уничтоженная своими же сородичами? Это тоже казалось в высшей степени невероятным. Чисто умозрительная гипотеза, не подкрепленная никакими данными. Массовое убийство? Но почему на костях не было следов насилия, а в слое полностью отсутствовали ископаемые остатки животных? Согласно теории Дарта, австралопитеки поедали друг друга, и эта пища служила главным источником белка в их рационе. Если мы имеем дело именно с таким случаем, то почему нет разбитых и расщепленных костей, из которых пытались извлечь костный мозг?
Может быть, интересующие нас существа утонули — оказались в узком ущелье, где их неожиданно настиг водный поток? Это выглядело более правдоподобным. Жители пустынь никогда не останавливаются лагерем в оврагах или ложбинах. Один журналист, побывавший недавно в Синайской пустыне, рассказывал, что бедуины испытывают панический страх перед всякого рода лощинами. На собственном горьком опыте они поняли, что каменистые ущелья без растительности, способной поглощать влагу, в случае дождя могут превратиться в настоящую западню. Ливень, может быть, давно кончился или вообще разразился за много миль отсюда, а здесь бушует ревущий поток — за несколько минут вода может подняться на 10–20 футов и смыть все на своем пути.
Мы обсудили эту проблему с Тайебом, и он особенно тщательно изучил стратиграфию оврага, чтобы посмотреть, нет ли там следов внезапного наводнения. Он пришел к выводу, что все кости относятся к одному слою, почти целиком состоящему из мелкодисперсной глины. Слой был тонким и, судя по этому, мог сформироваться в результате какого-то одномоментного события. Но консистенция глины противоречила гипотезе о наводнении. Быстро бегущие потоки увлекают частицы более крупных размеров. По мнению Тайеба, в действительности могло произойти следующее: кости, грязь, песок — все это было принесено стремительным течением к краю озера или в другое более спокойное и открытое место, где кости опустились на дно и постепенно покрылись мелким осадочным материалом. Тайеб подчеркивал, что при всей логичности его гипотеза по сути недоказуема. Изучение отложений, вулканических явлений, сбросовой деятельности и т. п. может доставлять массу сведений, но все же методы геологии еще не настолько совершенны, чтобы можно было восстановить картину событий, происшедших за один день три миллиона лет назад. Самым сильным доводом в пользу «гипотезы об утоплении», продолжал Тайеб, служит факт отсутствия ископаемых костей животных. Очевидно, животные не часто посещали овраг, заселенный гоминидами, и поэтому избежали катастрофы. К тому времени, когда они вновь появились в этой местности, гоминиды уже были занесены слоем глины. То, что животные все-таки вернулись, подтверждали их многочисленные остатки (знакомый «фон»!) в слоях, расположенных над глиной в участке 333.
Это было все, что мог сказать Тайеб. Почему гоминиды сосредоточились в одном месте, оставалось загадкой. Чтобы узнать точные размеры группы, нужно было дождаться результатов анализа всех костных остатков, а также провести раскопки на склоне холма. Я был уверен, что мы обнаружим в глубине другие кости, гораздо лучшей сохранности. Я надеялся найти еще одну Люси, может быть в более полном комплекте, чем предыдущая. Я хотел бы иметь череп взрослой особи лучше того, какой был у Люси. А самое главное, я попросту рассчитывал найти как можно больше костей, чтобы получить хорошую выборку. В этом-то и состояла истинная ценность участка 333. Здесь были кости, принадлежавшие существам разного пола и возраста, что в своем роде не менее важно, чем драгоценная находка Люси. Люси уникальна, с этим никто не спорит, Она возникла из мрака небытия, как бы озаренная на мгновение вспышкой молнии. Мы многое узнали о Люси за это мгновение — почти увидели ее всю целиком. Но разве мы сможем понять, что она такое, если не сумеем ни с чем сравнить? Типична ли она для. своего вида? Если да, то все ее сородичи должны быть очень небольшого роста. Нижняя челюсть у Люси странной V-образной формы. Очертание челюстей Алемайеху было иным. Принадлежат ли они другому виду? Может быть, они походят на челюсти и зубы особей, найденных на участке 333 и в шутку названных нами «первое семейство»[12]? Прежде чем ответить на эти вопросы, нужно было изучить сами кости — целую груду костей, которые нуждались в очистке, сортировке, описании и, наконец, интерпретации. На эту работу должно было уйти несколько лет.
В декабре 1975 года закончился третий полевой сезон в Хадаре. Тайеб и его коллеги возвращались во Францию, чтобы зимой заняться классификацией костей млекопитающих, пыльцевым анализом и геологическими исследованиями. Аронсон и Уолтер отправились в Кливленд, нагруженные образцами вулканических пород. Я вместе с «первым семейством» поехал в Аддис-Абебу, чтобы получить для него выездную визу.
Поскольку однажды я уже прошел эту процедуру, на этот раз мне было гораздо легче. Мы с Тайебом провели неизбежную пресс-конференцию, обрисовали значение новых находок, а затем пустились по инстанциям, чтобы оформить нужные документы. Все шло гладко. Успешно пройдя таможню, мы с Томом Греем вылетели в Найроби. Я хотел показать находки моим друзьям Мэри и Ричарду Лики и другим участникам экспедиции в Кооби-Фора, которых я уже знал. Я встретил также несколько человек, мне незнакомых; они работали с Мэри Лики в Летоли — районе Танзании, расположенном в нескольких милях к югу от Олдувая.
Когда я разложил на столе ворох привезенных костей, все пришли в изумление. До сих пор никто не находил ничего, что могло бы сравниться с нашими окаменелостями по их древности, удивительной сохранности и разнообразию. Сразу же вокруг находок возникла оживленная дискуссия. Мэри и Ричард Лики рассматривали их с огромным вниманием и высказали мнение, что «первое семейство» подтверждает тот вывод, к которому они пришли год назад во время своего визита в Хадар: остатки принадлежат Homo, хотя и очень примитивному. Люси, по их мнению, была чем-то иным. В тот момент я был склонен согласиться с этими выводами.
В общей суматохе, возникшей вокруг находок, лишь один из присутствующих оставался в стороне. Это был молодой человек с мягкими светлыми волосами, в очках с толстыми стеклами, одетый в белый халат. Он стоял поодаль, что я приписал его застенчивости. Позже я узнал, что это американец, проработавший два сезона палеонтологом у Ричарда Лики в Кооби-Фора, а в настоящее время помогающий его матери. Его звали Тим Уайт.
По прошествии нескольких лет я напомнил Тиму о первом дне нашего знакомства:
— Ты тогда забился в угол и, казалось, боялся оттуда выбраться. Припоминаешь? Я подошел, представился, и мы начали беседовать.
— Боже мой, да вовсе я не стеснялся. Просто сохранял разумную осторожность. Ты же был юным баловнем судьбы, изрекающим суждения обо всех ваших замечательных находках. Я не был с тобой знаком. Я не знал, сумеешь ли ты отличить ребро гиппопотама от хвоста носорога, и ждал, когда ты сядешь в лужу и начнешь пороть чепуху.