Эта сентенция вызвала смешок у Оуэна Лавджоя, который слушал наш разговор.
— Тим — это Фома неверующий, — сказал я. — Колючий, упрямый тип, который ни во что не поверит, пока не убедится собственными глазами. Он готов спорить с каждым из-за любой мелочи.
— Дон — торговец лаком для ногтей, настоящий делец. Я чувствовал, что надо понаблюдать за ним. Он проглотил весь этот вздор относительно Homo возрастом в три миллиона лет, который подсовывали ему Лики. — Тим повернулся ко мне. — Ведь так оно и было.
— Лики тут вовсе ни при чем, — возразил я. — Я и сам был того же мнения. Данные, которыми мы располагали в то время, позволяли думать именно так.
— Конечно, позволяли, если ты нахватался всяких дат и даже не потрудился взглянуть на примитивные черты зубной системы. Позволяли, поскольку ты был легкомысленным и наивным.
— Это я легкомысленный? Я наивный?
— Вот именно ты.
Несмотря на то что Уайт с первой нашей встречи в Найроби принял меня за верхогляда, а я счел застенчивостью хладнокровный подход ученого, который в сочетании с идеализмом не позволял Тиму сближаться в экспедиции более чем с одним-двумя людьми, мы с ним поладили с самого начала. Тим рассказал о находках, которые стали поступать от Мэри Лики из Летоли, а затем перешел к оценке хадарских окаменелостей. Посмотрев на них, он высказал мнение, которое я никогда не забуду: «Мне кажется, ваши ископаемые остатки из Хадара и те, что нашла Мэри в Летоли, очень сходны». Для сравнения он показал несколько костей. Они казались почти идентичными.
Это было потрясающе. Места находок разделяла добрая тысяча миль. Возраст костей из Летоли составлял предположительно 3,7 млн. лет — на три четверти миллиона больше, чем возраст базальтов Хадара по данным Аронсона (3 млн. лет). Правда, не исключалось, что базальт еще древнее. Но свиньи Бэзила Кука, которые могли это подтвердить, еще не выступили на сцену — до этого оставалось три года.
Принадлежали ли окаменелости из Хадара и Летоли одному виду? И, черт возьми, как тогда все это объяснить?
Тим и я договорились поддерживать связь друг с другом
Глава 11
Четвертый полевой сезон в Хадаре: завершение
Знание зиждется не на одной только истине, но также и на ошибках.
Вы знаете… все люди невежды, только в разных областях.
Когда я был четырнадцатилетним мальчишкой, мой отец казался мне таким невеждой, что мне было стыдно находиться с ним на людях. Но когда мне стукнул двадцать один год, я был поражен, как много нового узнал мой старик за семь лет.
После возвращения в США в начале 1976 года я был безумно занят. Новые находки с участка 333, главным образом «первое семейство», высились передо мной, как целый Эверест материала, который нужно было систематизировать и описать. Я начал подбирать из числа своих аспирантов наиболее талантливых молодых людей, способных помочь мне в этой работе. В конце концов я выбрал двух: Билла Кимбела, крепкого юного гиганта с копной вьющихся черных волос и усами в стиле Фу Манчу, и Брюса Лэтимера, рыжеватого блондина, очень напоминавшего идеал «американского парня». Оба уже зарекомендовали себя как чрезвычайно добросовестные помощники и теперь получили место в моей лаборатории в Кливлендском музее. Кимбел занимался черепом молодого гоминида с участка 333, первым достаточно полным черепом этого типа, который можно было бы сравнить с другой известной находкой Реймонда Дарта — черепом «бэби из Таунга» (в 1979 году Кимбел сам отправился в Южную Африку, чтобы произвести сравнение). Лэтимеру были доверены описание и анализ костей стопы из Хадара. Майк Буш, нашедший первую окаменелость на участке 333, занялся костями кисти. Оуэну Лавджою, специалисту по ло-комоции, достались кости нижних конечностей, таз и позвонки. Себе я оставил свое: зубы и челюсти.
Эти планы предстояло осуществить, несмотря на два серьезных затруднения. Первое из них было связано с хранением коллекций. Небольшое помещение в Кливлендском музее, переполненное непрерывно поступающими находками и изучающими их аспирантами, грозило лопнуть по швам. В конце концов я поставил перед музеем решительный ультиматум: либо мы получаем более просторное помещение, либо мне придется искать для себя новую работу.
Музей согласился предоставить нам больше места, но потребовал, чтобы я сам раздобыл часть денег, необходимых для оборудования нужной нам лаборатории. Я занялся поисками субсидий и за несколько месяцев сколотил сумму в 200 тысяч долларов, вполне достаточную, чтобы оснастить превосходную лабораторию. Она была официально открыта в декабре 1976 года, что помогло нам вовремя разрешить и вторую проблему.
Коллекция ископаемых находок из Хадара, наконец-то собранная в одном месте, разложена на столе в новой кливлендской лаборатории, чтобы дать представление о ее размерах и разнообразии. На переднем плане справа — коленный сустав, челюсти и некоторые другие разрозненные костные остатки. Далее идет Люси. Следом за ней все «первое семейство» с участка 333 (фрагменты рассортированы по частям скелета). На заднем плане, рядом с коллекцией черепов шимпанзе, стоит Тим Уайт. На переднем плане слева — остатки гоминид Летоли.
Дело в том, что в результате переговоров о вывозе из Эфиопии ископаемых остатков, найденных на участке 333, я получил разрешение держать их у себя только в течение года. За это короткое время их, во всяком случае, нужно было очистить (а это трудоемкая и сложная работа) и затем сделать с них слепки. Чтобы решить последнюю задачу, требовалось устроить в новой лаборатории муляжную мастерскую. Я уже нашел опытного специалиста в этой области — Билла Мак-Интоша. Ввиду срочности дела он начал свою работу задолго до того, как остальная часть лаборатории была окончательно переоборудована.
В течение года я написал несколько научных статей и популярный очерк для журнала National Geographic. Первая статья содержала предварительную схему стратиграфической колонки, которую составил Тайеб, поместив базальтовый слой не в том месте, где ему следовало быть. Однако ошибка была не очень серьезной. В примечании было сказано, что геологические выводы носят предварительный характер и, возможно, потребуют изменений.
Одновременно с поступлением новых окаменелостей нас захлестнул поток сведений о результатах геологических исследований и о возрасте находок недавно закончившегося полевого сезона. Это требовало публикации еще одной статьи, уточняющей первую и существенно дополняющей ее. Во второй статье в соответствии с данными Аронсона базальтовый слой был переставлен в другое место; здесь указывалось, что его возраст — три миллиона лет, но эту цифру «следует считать минимальной». Работа была замечательной, ее украшало уникальное созвездие имен соавторов. Среди них: Джеймс Аронсон (специалист по калий-аргоновой датировке), Т. Дж. Шмитт (американский геолог, который собрал 400 образцов пород), Боб Уолтер (специалист по датировке с помощью следов распада), Морис Тайеб (геолог), Ж.-Ж.Тьерселен (французский геолог, работавший с Тайебом), У. Нэзер (американский специалист по датировке с помощью следов распада), А. Нэрн (английский специалист по палеомагнетизму) и я сам. Тайеб и я имели теперь активную поддержку выдающихся специалистов и постарались использовать ее наилучшим образом.
Еще одна моя работа 1976 года, опубликованная под давлением обстоятельств, была посвящена оценке сделанных находок. Мир антропологов был уже наслышан о коленном суставе, о челюстях и о Люси. Можно ли как-то свести эти материалы воедино? Читатели хотели узнать обо всем подробнее.