В середине лета 1977 года мы были готовы приступить к работе. Мы располагали черепами шимпанзе и гориллы, а также превосходной коллекцией муляжей костных остатков южноафриканских австралопитеков. Материалы из Хадара и Летоли были систематизированы и подготовлены для анализа. Нам предстояло ответить на три вопроса:
1. Действительно ли наши находки — нечто новое? Или они слишком похожи на уже известные окаменелости?
2. Если признать их новизну, то как они соотносятся с изученными ранее материалами? Иными словами, какое место им следует отвести на генеалогическом древе?
3. Как мы должны называть их? Мы рассчитывали, что анализ Ле Гро Кларка даст нам ответ на первый вопрос и поможет разобраться со вторым. Решение третьего вопроса целиком зависело от нас.
В самом центре кливлендской лаборатории находится длинный высокий стол, напоминающий буфетную стойку. По вечерам, когда остальные сотрудники отправлялись по домам и лаборатория пустела, мы с Тимом усаживались за него. Было слышно, как за уходящими хлопали двери, и мы легко могли представить себе их путь через бетонное хранилище, похожее на огромную пещеру и до самого потолка заполненное деревянными ящиками, в каждом из которых лежал скелет человека с пометкой: взрослый, подросток, мужчина, женщина. Это была одна из самых больших в мире коллекций скелетов современного человека, собранная за много лет Кливлендским музеем из материалов городского морга. За хранилищем находилось помещение, заполненное клетками, в которых сидели живые ястребы и совы — объект изучения работавших в музее натуралистов. Когда, закончив дела, мы поздним вечером уходили из лаборатории, то тоже шли мимо запакованных в коробки скелетов и запертых в клетки птиц. Ястребы к тому времени уже спали. Они неподвижно сидели на жердочках, нахохлившись и спрятав голову под крыло, отчего казалось, будто у них ее вообще нет. Но совы пристально разглядывали нас своими круглыми желтыми глазами, в которых на воле, когда птица свободна и здорова, сверкает яростный огонь. Месяцы и годы заточения, проведенные в подземелье Кливлендского музея, погасили отблески этого пламени; глаза птиц казались потухшими и безразличными, почти безжизненными. В Эфиопии тоже водятся совы. Своими привычками и внешностью они напоминают североамериканских представителей этой группы пернатых. Птицы, сидевшие в клетках Кливлендского музея, живо напоминали мне о бессонных ночах в Хадаре, когда я, лежа в палатке, слушал их крики, разносившиеся вдоль реки.
Так как крупные хищные птицы эволюционируют очень медленно — едва ли быстрее гоминид, — можно почти наверняка сказать, что три миллиона лет назад по берегам озер и рек и в лесных чащах на территории тогдашнего Афара жили предки сов, чрезвычайно похожие на своих нынешних потомков. Значит, существа, кости которых лежали перед нами в своих мягких поролоновых гнездышках, лишенные живительной пульсации кровеносных сосудов и нервных окончаний, некогда внимали крикам этих птиц и напряженным взглядом следили за их полетом в вечернем небе. Палеоантропология вся состоит из внезапных экскурсов в минувшее. Ископаемые остатки, с виду похожие на камни, наполнены биением жизни. Они могут поведать нам о чувствах и эмоциях, непостижимо далеких, — о радости, страхе, гневе, боли, которые испытывали наши собственные предки, хотя их сознание было столь отличным от нашего, что мы не в силах воссоздать эти давно утраченные ощущения в их первозданной полноте. Каким было восприятие мира у древних гоминид? Бессмысленный вопрос, на который нет ответа.
Когда, наконец, за последним из наших сотрудников захлопывались двери лаборатории, я стряхивал с себя оцепенение и забывал о совах. Пододвинув к стойке высокие стулья, мы с Тимом погружались в работу. Мы сопоставляли признак за признаком. По моему настоянию мы провели повторные измерения всех зубов и челюстей и убедились, что публикуемые в статьях цифры не всегда точны. И вновь я поразился удивительной научной добросовестности Д. Т. Робинсона, южноафриканского специалиста по австралопитекам.
Чтобы ввести читателя в курс дела, мы хотим познакомить его с различиями, выделенными Ле Гро Кларком. Ниже приводятся восемь признаков из его списка с нашими комментариями.
Верхняя челюсть шимпанзе
Клыки и расположенные позади них зубы образуют почти прямые параллельные ряды.
Верхняя челюсть человека
Зубная дуга всегда имеет плавно изогнутую параболическую форму.
Первое различие между человекообразными обезьянами и человеком, выявленное Ле Гро Кларком, вполне очевидно. У всех обезьян зубы располагаются параллельными рядами, образующими как бы две стороны прямоугольника. Челюсть человека всегда имеет округлые очертания, и этот признак появляется на самых древних этапах эволюции. У человека прямоходящего, который жил миллион лет назад, зубная дуга была изогнута почти так же, как и у современного человека.
Клык шимпанзе
Клыки относительно крупные, конической формы с заостренным кончиком и хорошо выраженным внутренним цингулюмом, который часто продолжается в обратном направлении (на нижних клыках) и переходит в талонид.
Клык человека
Клыки относительно небольшие, лопатообразные, незаостренные, внутренний цингулюм редуцирован и образует базальный бугорок. Выступающий талонид отсутствует.
Еще одно очевидное различие. Для клыка обезьяны характерна конусовидная форма, он на конце заострен. Клык человека более широкий и уплощенный, не конический или остроконечный, а «лопатообразный». (Цингулюм — это выступ эмали с внутренней стороны в нижней части зуба. Талонид — расположенный сзади небольшой бугорок. Оба этих признака отсутствуют у клыков человека.)
Шимпанзе. Клыки характеризуются четко выраженным половым диморфизмом.
Человек. Половой диморфизм в строении клыков не выражен.
Третье очевидное различие. У самцов шимпанзе клыки больше не только абсолютно, поскольку самцы крупнее самок, но и относительно. У мужчин клыки мощнее только потому, что они сами по абсолютным размерам тела превосходят женщин. Устраните эти различия путем приведения к одинаковой длине тела, и разница в развитии клыков окажется практически несущественной.
Челюсти шимпанзе. На ранних стадиях износа на передних и задних поверхностях коронки клыка заметны следы стертости, клыки сильно выступают за линию смыкания зубов.
Челюсти человека. Стирается только кончик клыка, даже на ранних стадиях износа клык не выступает за линию смыкания зубов.
Из-за необычайно крупных нижних клыков и довольно больших верхних эти зубы у обезьян при смыкании челюстей заходят друг за друга. При этом клыки соприкасаются боковыми сторонами, а не жевательными поверхностями. В результате клыки стираются в тех местах, которые на рисунке показаны стрелками. В отличие от этого у людей клыки не заходят друг за друга и соприкасаются окклюзионными (жевательными) поверхностями; поэтому происходит стирание их кончиков, и клыки по высоте не отличаются от остальных зубов.