- Абсолютно, - сказал он. - Он полностью доверяет нам... пока что.
- Сколько ему сейчас? - спросил Петтерсон.
- Тринадцать.
- Удивительно.
- Что удивительно?
Петтерсон ухмыльнулся.
- В этом возрасте в наше-то время. Тринадцатилетний мальчик, который доверяет родителям.
- Послушай, Сэм, - прервал его Оливер, - ты снова изменяешь своей привычке говорить умные вещи.
- Может быть, - согласился Петтерсон, сделав глоток из своего бокала и устремив взгляд на лодку, все еще маячившую вдали на залитой солнцем поверхности воды. - Обычно люди просят докторов говорить правду, - ответил он. - А когда они получают то, что хотели... уровень разочарования всегда очень высок, когда речь идет о правде, Оливер.
- Скажи мне, Сэм, - парировал Оливер. - Ты всегда говоришь правду, когда тебя об этом просят?
- Редко. Я исповедую другой принцип.
- Какой же?
- Принцип легкой успокоительной лжи.
- Я не верю в существование такого понятия, как успокоительная ложь, - сказал Оливер.
- Ты ведь родился на севере, - улыбнулся Петтерсон. - А я, если ты помнишь, в Вирджинии.
- Ты имеешь такое же отношение к Вирджинии, как и я.
- Ладно, - сдался Петтерсон. - Мой отец из Вирджинии. Это не проходит бесследно.
- Не важно откуда твой отец, - возразил Оливер, - должен ведь ты говорить правду хоть ИНОГДА, Сэм.
- Да, - кивнул Петтерсон.
- Когда?
- Когда я считаю, что человек может переварить ее, - сказал Петтерсон не покидая своего легкого почти шутливого тона.
- Тони переварит, - сказал Оливер. - У него крепкое нутро.
Петтерсон кивнул:
- Да, это правда. А почему бы нет - ему уже тринадцать. - Он сделал очередной глоток и поднял бокал, поворачивая его в ладони, как бы внимательно изучая. - А Люси? - спросил он.
- О Люси не беспокойся, - жестко ответил Оливер.
- Она согласна с тобой? - настаивал Петтерсон.
- Нет, - Оливер нетерпеливо отмахнулся. - Ее послушать, так Тони должен дожить до тридцати лет с твердым убеждением, что детей находят в капусте, что никто никогда не умирает, что Конституция гарантирует, что Энтони Крауна все будут любить больше всего на свете, больше жизни самой.
Петтерсон улыбнулся.
- Смеешься, - сказал Оливер. - До рождения сына всегда думаешь, что только и будешь воспитывать его и давать образование. На самом деле это последнее, что ты делаешь. Приходится вести непрерывную борьбу за каждую крупинку его бессмертной души.
- Тебе нужно было завести еще несколько сыновей, - посоветовал Петтерсон. - Тогда сомнения были бы менее мучительными.
- Ну, нет еще нескольких, - категорично отреагировал Оливер. - Так ты будешь говорить с Тони или нет?
- Почему бы тебе самому не сказать ему все?
- Мне хочется, чтобы это прозвучало официально, - пояснил Оливер. - Я хочу, чтобы он воспринял это, как приговор авторитета, не подсказанный любовью.
- Не подсказанный любовью, - тихо и задумчиво произнес Петтерсон подумав при этом: "Что за загадочный человек? Никто другой из моих знакомых не употребил бы такую фразу. Приговор авторитета. Мальчик мой, и не надейся дожить до зрелой старости." - Ладно, Оливер, - вслух произнес он. - Под твою ответственность.
- Под мою ответственность, - сказал Оливер.
- Мистер Краун?..
Оливер повернулся в кресле. Со стороны дома через лужайку к нему направлялся молодой человек.
- Да? - ответил Оливер.
Молодой человек подошел и остановился перед двумя собеседниками.
- Меня зовут Джефри Баннер, - представился он. - Меня прислал мистер Майлс, управляющий гостиницей.
- Да? - Оливер смотрел на него все еще ничего не понимая.
- Он сказал, что вы подыскиваете компаньона для вашего сына на оставшуюся часть лета, - пояснил молодой человек. - Он сказал, что вы собираетесь уезжать сегодня вечером, так что я сразу и пришел.
- А, ну да, - произнес Оливер, встав и пожав юноше руку, одновременно окидывая его изучающим взглядом. Баннер был худощав, немного выше среднего роста. У него были густые черные волосы, уложенные в короткую стрижку, смуглая от природы кожа была покрыта загаром, что делало его похожим на уроженца Средиземноморья. Глаза его были глубокими, по-девичьи голубыми с оттенком фиолетового, и блестели с чистотой детского взгляда. Лицо его было тонким и живым, что создавало впечатление бесконечной молодости и энергии, лоб высокий, покрытый бронзовым загаром. В своем вылинявшем сером свитерке, неглаженных простых брюках и теннисных тапочках, измазанных травой, он походил на гребца, отмеченного печатью природного интеллекта. В самой непринужденности его позы раскованной и одновременно почтительной было что-то от избалованного, но прилично воспитанного сына почтенного семейства. Оливер, который при малейшей возможности любил окружать себя красивыми людьми (их темнокожая служанка в городском доме была одной из самых красивых девушек в Хатфорде), сразу же решил, что юноша ему понравился.
- Это доктор Петтерсон, - представил Оливер своего друга.
- Здравствуйте, сэр, - поприветствовал Баннер.
Петтерсон ленивым жестом приподнял свой бокал.
- Извините, что не встаю, - сказал он. - По воскресеньям я редко встаю на ноги.
- Да, конечно, - согласился Баннер.
- Хотите поговорить с юношей наедине? - спросил Петтерсон. - Тогда я, наверное, смогу пошевелиться.
- Нет, - сказал Оливер. - Конечно, если мистер Баннер не станет возражать.
- Нисколько, - ответил Баннер. - Никаких секретов. Если что-то деликатное, так я совру.
Оливер усмехнулся.
- Хорошее начало. Хотите сигарету? - И он протянул Баннеру пачку.
- Нет, спасибо.
Оливер взял себе сигарету, закурил и бросил пачку Петтерсону.
- Вы не из тех молодых людей, которые курят трубку, не так ли?
- Нет.
- Хорошо, - сказал Оливер. - Сколько вам лет?
- Двадцать, - ответил Баннер.
- Когда я слышу слово "двадцать", - вставил Петтерсон, - мне хочется схватиться за пистолет.
Оливер уставился на озеро. Люси неустанно гребла и лодка заметно увеличилась в размерах, красный свитер Тони стал ярче. - Скажите, - мистер Баннер, - спросил он. - Вы когда-нибудь болели?
- Простите его, юноша, - сказал Петтерсон. - Он из тех людей, которые никогда в жизни сами не болели, и считают болезнь признаком слабости.
- Он прав, - ответил Баннер. - Если бы я нанимал кого-то для общения со своим сыном, меня бы тоже интересовало здоровье этого человека. - Он повернулся к Оливеру. - Однажды был перелом ноги, - начал он. - Когда мне было девять лет поскользнулся играя в бары.
Оливер кивнул, молодой человек ему нравился все больше и больше.
- И все?
- Да все.
- Вы учитесь в колледже? - спросил Оливер.
- В Дармуте, - уточнил Баннер. - Надеюсь вы ничего против Дармута не имеете.
- К Дармуту я нейтрален, - сказал Оливер. - Где вы живете?
- В Бостоне, - ответил за него Петтерсон.
- Откуда ты знаешь? - Оливер удивленно посмотрел на Петтерсона.
- У меня хороший слух, - пояснил Петтерсон.
- Я и не знал, что так сразу выдаю себя, - ответил Баннер.
- Все в порядке, - успокоил его Петтерсон. - Акцент не режет слух. Просто бостонский.
- А почему вы не пошли в Гарвард? - спросил Оливер.
- Я думаю, что ты слишком далеко зашел, - сказал Петтерсон.
Баннер хихикнул. Ему казалось нравилось это интервью.
- Отец сказал, что мне лучше уехать подальше от дома, - сказал он. Для моего же блага. У меня две сестры, я младший в семье, и отец считал, что на мою долю выпадет гораздо больше любви и внимания, чем следует. Он хочет научить меня, что мир вовсе не то место, где пять обожающих тебя женщин в любое время готовы броситься тебе на помощь.
- И что вы намереваетесь делать, когда закончите колледж? поинтересовался Оливер. Он явно симпатизировал юноше, но вовсе не собирался из-за этого пропустить информацию, которая могла бы влиять на способности молодого человека.