-Ур-р-р-ра!
Понеслись кони, разойдись рука! И вперёд несётся Трофим, не отстает от брата и отца! Вместе с ними подвиг свершает. Супостатов крушит.
-Наша взяла!
И разбили татар. И гнали долго. И выжили. И победили.
Отец потом не раз с князьями русскими по полям ходил, пока не попал с малым постом на татарский разъезд. Привезли домой на телеге. Брат в Азове сгинул, без весточки. А Трофим женился, службу ратную нёс. Сына воспитал, и с ним в походах бывал. Женил сына на Курской красавице Елене Бруневой, дочери Курского служилого, воеводы царского. И ходили они с сыном под рукой Рязанских и Курских воевод, подданных князей Московских.
Но меня не было. Не было. Оставался мой разум чистый и моя душа мятущаяся. Зачем? Только всевышний мог знать, и он знал об этом. А я плыл по реке времени, встречая своих пращуров и приходя к ним в час последний, говоря слова утешения и прощения, и смирения. И рады были они, меня поняв и узрев.
И все благодарили господа, за продолжение рода своего. И я проживал и приходил. И рвалась душа безразличная в непонятии такого таинства, если ж нет меня, то зачем, почему, доля эта мне достаётся. Чем заслужена она, чем повинна? Кровь и боль, рождение и смерть. Смерть и радость в делах воинских.
А казаки, мои деды прадеды, жили, Дон-реку славили, слёзы плакали, счастье мыкали, службу правили, казаков и казачек плодили. Жизнью своей продолжали род кайсаков-кочевников, православие принявших, и породнившихся с русскими. Добра и мира желали, искали радости и спокойствия. А по жизни своей воинской, по укладу своему неспокойному, находили житьё пограничников, стороживших, хранивших, защищающих землю русскую.
Выдалось лето тёплое. Казаки ловили на мели рыбу. Бреднями процеживали тёплую воду и собирали рыбу под кустами. Весело было. Тимоха, по пояс голый, в мокрых портах, тянул правую сторону. Его друзья и двоюродные братья, один тащил левое крыло, а другой заводил мотню.
И вдруг с высокого берега послышался громкий посвист. Набег! Свистел дозорный!
Бросив бредень, казаки схватив сабли, рванули на кручину по пологой тропинке. Над берегом, на вырвавшегося вперёд, Тимоху, выскочил огромный степняк с длинной саблей. Он лихо рубанул воздух перед головой, а Тимофей, нырнув вниз и в сторону, как учил его дед, прыгнув вперёд, достал острием сабли бок татарина. И проткнув кожаные одежды клинок вошёл в тело.
-И-и-и-и-и!
Тонко и протяжно взвыл, заваливаясь на спину враг.
Братья выскочив на холм, увидели конных, спешивших к берегу на помощь своему товарищу.
Тимоха столкнул младших назад, к реке, а сам ринулся к двоим всадникам навстречу. Промахнулись пикой и саблей татары. А казак, развернувшись на бегу, запрыгнул к ближайшему сзади, в седло, в прыжке убив его саблей. Успел скинуть с коня убитого, и кинулся за вторым. Тот развернулся, наставив на удальца пику, понукал коня шпорами.
Двоюродные, не стали прятаться в реке. Они подобрали удобные камни и сзади, метко, как в игре, точно в затылок, один за другим, с силой бросили. Подхватив пику Тимофей добил кочевника. И уже на двух конях они понеслись в станицу.
На майдане рубились старшие. Десяток конных татар теснили троих казаков. Они стали спиной к спине и смело отражали натиск. Дело ещё не дошло до арканов, но один казак был ранен в голову, другой опустил перерубленную руку, а третий держался за окровавленную грудь.
Не ожидали татары подмоги казакам, не смотрели назад. Тимофей слёту, срубил одному руку, а вторым ударом вышиб из седла ещё одного. Двоюродный, Костян , что постарше, с саблей налетел на снимавшего верёвку с седла. Стукнул саблей по голове и враг покачнулся, а младший Серко, воткнул пику в грудь. Старики воспрянули духом и кинулись на оставшихся. Совместными усилиями они убили ещё троих, остальные решили ускакать.
Два десятка голодных воинов Дикого Поля совершили набег на казачий курень кайсаков. Все казаки были в дозоре, в курене оставалось трое ветеранов, один молодой взрослый, и десяток подростков. Они и отбили дерзкую вылазку. Сами не потеряв никого убитым, благодаря воинскому знанию, уложили на землю четырнадцать, остальные бежали.
Моё ничто несло в реке времени, перескакивая из седла в седло, я летел из поколения в поколение. И мешалась кровь кочевников-вольных воинов с земледельцами от века осёдлыми.
Под Ельцом, древним городом, в деревеньке одной, боярской вотчине, жил кузнец молодой Митяй. Жил один, рано сиротой стал. От отца перенял дело жаркое и нелёгкое. У горна стоять, молотком ваять. Не обидел бог ростом, силушкой его. Он и в дом боярский входил нагибаясь.
Жизнь холопская, не господская. Что прикажут, то и делаешь. Но Митяй любил свою кузницу и не только гвозди ковал с подковами. Один раз сковал цветок металлический и боярышне молодой подарил. В другой раз боярину нож-кинжал создал, сталь булатная, жало острое, а по лезвию рисунок крученый. Рукоять в ладонь так и просится. А как в руку лёг, так не вырвется. Молодой кузнец через кузницу, на сто вёрст в окрест, славу мастера приобрёл. Шёл к нему народ, кто за ножиком, кто за скобами, кто за радостью для любви своей, за подарочком. Никому кузнец не отказывал. День-деньской, от зари и до вечера, выполняя заказы, и ковал - ваял.
Но боярину, то не нравилось. Он подручным своим наказывал.
-Пусть кузнец красоту кует для меня, для других же скобы с подковами. А оружие, только нам. То есть мне и друзьям моим воинским. И для князя, в подношение. А ослушается, мне, тут же, всё донесите.
И донесли. Приказал боярин сечь Митяя за ослушание. И схватили тиуны добра молодца, да на лавку во двор кинули. Привязали, сели на голову, и секли его на виду села. Спину в кровь до костей разворочали, отвязали и к горну бросили.
Очень долго болел-мучался, выздоравливал и лечился. Но боярскую науку запомнил, затаил на него обиду. Оклемался к весне, решился, и пошёл на двор, до боярина. Но обидчика не нашёл. По делам в Елец, по княжеским, укатил на днях, владетельный. Погулял Митяй на подвории, тиунов -шептунов, наушников побил, и дружине боярской, кто на месте был, всем досталось, всем отметился. И ушёл в бега, в степь Придонскую.
Так и появился в станице Казаки новый кузнец. Поднял старую кузницу. Зазвенела она тогда перестуками, заиграла огнём и искрами. Появились доспехи новые у станичников, и оружие, и железный припас подновился. По сердцу казакам новый кузнец пришёлся. Задружились с ним удальцы лихие. И слюбился потом он с казачкою, не простой, с родовитой женщиной. Оказачился, вольный дух вдохнул. Дочерей растил. И одна из них из Олеси Кузни, в нашу семью ушла, Лесей Казак стала. Мужем у неё славный воин был. Старшиной казацкой числился. На татар ходил, и на турок. И на Крым водил братьев лавою. А потом, когда сединой поросли, кудри чёрные и усы, и Олеся бабулей стала, провожали они внуков. Те решили на Днепр сходить, посмотреть на Сечь Запорожскую. А встречать уже не пришлось. И в Сечи кайсачий корень жил. Пра-пра-правнуки Айюговы.
Я уже не разделял себя со своим племенем. Далеко ушло понимание своего места времени.
Я был в них, с ними был, со своими родичами. С ними в поле скакал, с ними врага рубил, с ними, с каждым из них погибал. И с ними, с каждым мужчиной, рождался.
Видел подвиги и предательства. Видел атамана Разина. Бунтовал с Кондратием Булавиным .
Емельяну Пугачёву кланялся. Воевал Сибирь с Ермаком. И не все страницы славные, и не все были судьбы гладкие. Были в родичах сорвиголовы, удалые воры-разбойники. И теряли жизни молодые по глупости, по не знанию, безрассудной удали, похвальбы пустой и обманами. Всяко век от века получалось. А в столетии живёт четыре поколения. И один, и два оступятся, остальные за ним расплачиваются. До тех пор пока ратным подвигом не смывают позор измены.