— Что?
— «Нет, ты послушай». Я тебя не узнала с этой сутенерской прической, да ты и вес немного скинул. Но ты по-прежнему половинка Зайки. Так странно.
На щеке Блэра прорезалась морщина.
— Знаешь, я пришел сюда не для того, чтобы обсуждать этого наркошу.
— Что?
— Боюсь, Зайку мы потеряли. От него остался только призрак.
— Он быстро подсел. Я собиралась поговорить с ним об этом.
— Ну извини, но я больше не намерен прикрывать это.
— Да что с тобой вдруг случилось?
— Знаешь, я просто не могу больше жить с этим нелепым, зависимым говнюком-эскапистом. Я вышел на новую орбиту.
Ники подняла глаза к горизонту.
— И все же, а? Господи. В Зайце что-то есть, и все очень по нему скучают. И ты тоже, я знаю. Но старина Зайка… Ведь есть действительно непреходящие вещи. Что ты собираешься сказать ему о ЗАГСе?
— Я ничего ему не обязан говорить, я не отчитываюсь перед ним. Он мне, знаешь ли, не начальник.
— Правильно.
— Ну, я хочу сказать, мне насрать, если этот говнюк съебется насовсем. Откуда мне знать?
— Правильно!
Парочка пнула тележку из супермаркета, стоящую на дороге, швырнула коробку с жареными цыплятами в грязь и устроила показательный суд над кучкой собачьего дерьма. Они прошли по лабиринту викторианских улочек, мимо магазина «Пэтел бразерс» на углу, где никому в голову не придет проверять до бесконечности банкноту на свет, под стальным железнодорожным мостом, где были только воркующие голуби, и наконец завернули за «Тутинг Коммон», который довольно долго был пристанищем разгульной молодежи, а затем принял очередную странную парочку загорелого поколения, в то время как предыдущая странная парочка купила коляску для близнецов и свалила в пригород.
Ибо такова скорость города. Пылающий алтарь в цвету прошлых поколений. Где-то в глотке Лондона находился рычаг, но он не контролировал, как быстро или медленно, прямо или вбок нужно двигаться. На этом рычаге было написано: «Не упадите в блядскую дыру».
Пара свернула на Скомбартон-роуд. Сияющие «Мерседесы» с чистых улиц уступили место «Мерседесам» постарше, щеголяющим массажными покрытиями на сиденьях, экзотическими штучками на приборных панелях и запахом дезодоранта, проникающим даже через холод, стекло и железо. В клубах тумана на аллее у дома 16а сидел оборванец. Ники прижалась к боку Блэра, отблеск уличных фонарей карикатурно обрисовывал ее нежное креольское лицо.
— Ну вот мы и пришли, — сказала она.
— Да, пришли. — Блэр придвинулся ближе, вдыхая холод с ее волос. — На завтра все в силе?
— Я думала, они тебе работу нашли.
— На этой неделе я выходной.
— Что, на первой, блядь, неделе? Слушай, дружок, ты единственный бывший пациент, которого сразу приняли на работу. Наверное, за тебя кто-то шибко старается, поэтому не выпендривайся особо.
— Нет, ты послушай, Зайка же не работает.
— Тут другое дело, он еще не пришел в себя. И вообще, кстати, о моих планах, мне следует уделять ему некоторое время, пока я здесь. Я же не могу заводить любимчиков. — Ники провела дружеской мягкой рукой по обшлагу пиджака Блэра и шагнула к двери. — Хотя прямо сейчас я готова убить за чашку чаю. Постарайся не разбудить Зайку.
— Да сдох он, — хмыкнул Блэр, пытаясь нащупать по карманам ключи.
— Что?
— Да точно. Сердечный приступ.
— Ты же не хочешь сказать, что бросил его во время приступа? — Ники резко отбросила его руки и вытащила ключи.
Блэр прошел за ней, спрятавшись в высокий воротник. Потертый коврик у двери выпустил облако пыли из ее кроссовок, Ники рванула вперед в темноту. На диванах никого не было.
— Что ты с ним сделал?
— Да в ванне я его утопил. — Блэр неуклюже шел за ней, стараясь не наступать на скрипящие ступеньки. Он оперся на перила, чтобы снять ботинок.
— Ебаный род! Заяц? Зайка!
— Да я пошутил, — хмыкнул Блэр, запуская ботинком вниз по лестнице.
— Ну ты, блядь, и шутник. Заяц, дорогой, ты меня слышишь?
Николь нащупала выключатель, резко нажала его и увидела, что Зайка лежит на полу в кухне. На нем был черный костюм, белая рубашка и неизменные темные очки. Буйная грива волос, обычно распущенная, была забрана в хвост. Рядом с ним стояли бокал, бутылка бренди, почти пустая, и пепельница, переполненная полубычками «Ротманс» — выкурены все были наполовину, потому что между затяжками Зайка чувствовал себя с точки зрения сердечно-сосудистой деятельности в безопасности и всегда стремился к этому состоянию.
Он приподнял голову и томно оглядел Ники.