— Ладно, давай забудем все обиды, потому что я дам тебе сто рублей за доставку письма.
— Ха, и ты думаешь, что я поползу в такую даль ради сотни рублей?
— Да, я так думаю, потому что знаю, что ты пошлешь за ним своего сына-идиота.
— Не смей его так называть!
— Вторая часть моего сообщения такова: скажи моим старухам, что я в порядке и скоро смогу им помочь. А тебе я должна сказать, со всем теплом, которое могу из себя выдавить, что надеюсь на доставку письма и, заметь, быструю доставку за те деньги, которые я плачу. Деньги отдаст тебе мать, когда вскроет письмо. В противном случае я приеду завтра же и устрою тебе такую веселую жизнь, что все прошлые беды тебе праздником покажутся.
— Оставь свои угрозы для подзаборных собак, — прошипела Любовь. — Я свое дело знаю.
Людмила отключилась, не сказав больше ни слова, а Любовь пошла обратно на склад.
— Что-то интересное? — спросил Абакумов.
— Не особенно, — ответила Любовь, потянувшись за водкой. — Двоюродная сестра из Заветного. Снова на сносях, хотя святые знают, что ей нечем кормить даже тех ублюдков, которые у нее уже есть.
— И она хочет послать вам ребенка? — прищурился Абакумов.
— С чего это вы взяли?
— Разве вы не сказали, что чего-то ждете? Возможно, поездом, и что ваш сын это заберет? И там еще деньги будут.
Людмила вернулась обратно в квартиру Оксаны. В голове прокручивалась афера с иностранцами, мысли укладывались одна к одной, как песок, собирающийся на дне песочных часов. Все иностранцы казались ей похожими на Мишу: крупные блондины, но с высокими голосами и кучей денег. Она видела подарки для своих будущих детей, и эти подарки она будет тайно продавать, пока ее ленивый муж будет себе работать, говоря по-английски или по-немецки. Она будет продавать их и посылать много-много денег домой.
Мужчины в ее мыслях сладко пахли женскими духами и постоянно рыгали, потому что были обжорами и ели слишком много плохо сочетающейся еды, особенно мясо и сливки. Представив их диету, совершенно нездоровую, она поняла, что они, наверное, еще и жутко пердят из-за плохого пищеварения. Вот почему у них в домах так много туалетов — потому что гниющее внутри мясо может выйти в любой момент и тогда вонь будет настолько мощной, что ни в одну комнату в жизни больше не войдешь.
Она дошла до улицы, на которой жила Оксана, и подняла глаза, выискивая темное окно. Через дорогу были окна бара «Каустик», и она стала вглядываться в них, надеясь, как всегда, увидеть широкую спину Миши за барной стойкой. Но увидела только Оксану, смотревшую в телевизор с табурета в углу. Людмила вошла внутрь.
— Ты видела? — Оксана ткнула пальцем в экран. — На поезд было нападение, по дороге в твои края.
— Какой поезд? — спросила Людмила. — Бои ведь до железной дороги еще не дошли.
— Значит, дошли, потому что на поезд было совершено нападение, да, кажется, именно так. Да, точно, на него напали. Это кропоткинский поезд или его часть, которая шла отсюда. Обвиняют ибли, но на самом деле ничего не понятно, потому что сторож, который отвечает за поезд, исчез. И мертвые тоже есть.
Людмила нахмурилась, пододвинула табурет ближе и медленно опустилась на него. Дядя Оксаны повернулся к ним и начал приближаться с другого конца бара.
— Вот девушка, которая знает, когда нужно платить аренду, — сказал он, шибая ладонью по барной стойке.
— Да, — ответила Людмила, не поворачиваясь, — и когда нужно будет, тогда и заплачу.
— Нет, ты только ее послушай, — хохотнув, дядя толкнул Оксану плечом. — Что я тебе про нее говорил? Заплатить нужно сегодня, а она пытается перехитрить старика, которому шестой десяток пошел.
— Платить нужно не сегодня, а в четверг, — сказала Людмила. — Так что это ты пытаешься перехитрить молоденькую девушку, невинную деревенскую душу, жительницу гор, где каждый день приносит столько тягот, сколько ты за полжизни получишь.
Она негодующе хмыкнула и отвернула голову.
После этих слов улыбка сползла с лица бармена. Через минуту он сорвал фартук и, тяжело топая, вышел из-за стойки.
— Ух ты! — сказала Оксана.
— Вставай, — сказал бармен. — Если ты такая разговорчивая, то наверняка найдешь себе местечко получше, может, даже станешь президентом собственной республики, с таким-то язычком.
— Что? — обернулась Людмила.
— Вставай, и пошли за твоими шмотками. После всего, что мы для тебя сделали, ты еще смеешь огрызаться. Я найду более благодарную девчонку, которая не выпендривается по любому поводу. А теперь пошли со мной.