— Знаешь, если бы положила сметану, а не смотрела на нее, как баран на новые ворота, он бы остыл быстрее. Может, тебе забесплатно еще сметанки в супчик подложить, а, детка?
— Послушай меня: разве я только что не заплатила за целый обед, включая стоимость стола, за которым я ем?
— Это ты послушай: ты бездомная кошка, бездомная и нищая, а у меня и так дела не лучшим образом идут, а тут еще ты словно клещ расселась. Вот что я тебе скажу: даже если сторож с поезда припрется сюда, пока ты будешь есть, я тебя выставлю, чтобы говорила с ним в другом месте. Мне глубоко наплевать на твое положение!
— Позволь мне объяснить, в чем твоя беда. Дело в том, что ты неправильно думаешь. — Людмила вытерла рот тыльной стороной руки. — Ты видишь только одну плоскость вещей и думаешь: она сидит здесь всю ночь, а взяла всего четыре чашки кофе и суп. Извини, конечно, но это неправильный взгляд на предмет. Потому что на самом деле ты здесь всю ночь не сидела, я видела, что в кухне на полу полночи спала другая девка. Поэтому с чего ты взяла, что я тут вообще была? Дальше: была я тут или нет, коли уж вы открыты днем и ночью, чтобы получать прибыль от рабочих с завода и с железной дороги, нужно также быть готовыми к тому, что клиенты приходят сюда и по другим делам. Для тебя должно быть важно то, что я сделала пять заказов, то есть я — самый важный клиент на сегодняшний день. Я пять раз облагодетельствовала твое кафе, и не важно, выходила я отсюда или нет. И я нанесла гораздо меньше урона твоему магазину и имуществу в нем — особенно двери, — чем последняя смена, которая забрела сюда с завода Освобождения.
— Ты лучше суп быстрее уплетай!
— Ха! Я твой лучший клиент, так что слушай!
— Ты только четыре заказа сделала, да и походы в туалет идут на мой, а не на твой счет. Ты просидела здесь всю ночь и полдня в кафе, ты настоящая нищенка.
— Ха, ладно. — Людмила выгнула брови дугой, осторожно опираясь на спинку лавки. — Я желаю растянуть этот прием пищи на множество отдельных блюд. Будучи платежеспособным клиентом, я намерена скушать каждый кусочек картошки в виде отдельного сандвича, чтобы каждый кусочек на отдельном куске хлеба лежал. И я начну прямо сейчас, чтобы ты увидела какой-то прогресс.
— Пошла вон! — рявкнула барменша, показывая на стеклянную дверь.
Людмила подняла кусок хлеба к глазам и начала отрывать первую тонюсенькую полосочку.
— Вон! — заорала женщина, выхватывая хлеб у Людмилы из рук и вытягивая из-под нее стул.
— Тогда у меня предложение, — сказала Людмила, хватая сумку и поднимая с пола булочку, которую вытерла о пальто, пока женщина тащила ее к двери. — Тебе нужно смазать тут все жиром и засунуть свое вонючее кафе себе в задницу, где место останется еще для пруда с лебедями!
«Волга» оставляла глубокие борозды по дороге к кужнискому вокзалу. Последнюю сотню метров пришлось ехать по жутким сугробам. Все посидели в молчании, пытаясь размять затекшие мышцы. Затем Анна вздохнула и повернулась к сыну:
— Ну, значит, ты оставайся с глазастым, а я поеду со вторым, с пещерным отшельником, в Ставрополь.
— Что? — У Ивана отвисла челюсть. — Езжай с обоими! Что я с ними делать-то буду, я ж ни хуя не понимаю, что они лопочут.
— Да послушай ты! У них нечем заплатить за железнодорожные билеты, и у нас денег тоже нет. Ты что, сам, что ли, будешь обоим билеты оплачивать? Сначала ты закладываешь задницу матери в угоду своего ебаного компьютера, а потом, когда приезжают клиенты, мы должны в них еще бабло вбухивать?
Иван поднял руку и покачал пальцем у матери перед лицом.
— Но это не инвестирование, а движение наличности! И именно ты у нас по-английски балакаешь, так что именно тебе нужно было убедиться, что все в порядке, до того как мы уехали из аэропорта! Ты же не думаешь, что в остальном мире живут на наличные? Да у них просто столько карманов нет, чтобы все уместить. Везде в ходу кредитки. Тебе нужно бы это знать, ведь ты равноправный партнер в нашем предприятии!
— Ну, я тебе вот что скажу, Иван Ильич! — сказала Анна, выскакивая из машины и тыча в сына пальцем. — Я поеду с ними обоими, но это последний раз, когда я хоть что-нибудь делаю ради твоих дебильных предприятий! С тобой, блядь, возни больше, чем с новорожденным козлом!
— Ха! — заорал Иван.
— Вот тебе и ха! — заорала в ответ мать, маша руками близнецам, чтобы вылезали.
Блэр вышел из машины. Холод выветривал стойкую вонь «Вейпораба». Он упер руки в бока, наклонился вперед-назад и шумно вдохнул запах навоза, глядя на покрытую туманом улицу, обрамленную цепочкой шипящих уличных фонарей. Низкие облака пролетали над головой, словно цеппелины. Со стороны Кужниска мир казался тусклым, словно через чулки нянечки.