Макс посмотрел на мужчин.
— Священники, да? Вот этот, в очках, точно альбинос. Нет — ха! — давайте серьезно, вы вообще знаете, кто это такие?
— Они пришли с Людмилой, и насрать, кто это.
— Ха, ну да. — Макс пнул ногу лохматого мужика. — А они ничего, в смысле, на гомиков похожи. Приятно, что вы по-прежнему в своем уме и что женская логика не нарушена. Если в доме музыканты-гомики, конечно, самое время для похорон.
— Максим! Делай, как тебе говорят!
— И вообще, — добавила Ольга, — похорони Алекса по всем правилам, с уважением и молитвами. И подальше от того места, где ты зарыл этого монгола Григория, упокой Господи его душу.
Блэр сел, протянул руку перед собой, пытаясь нащупать равновесие. Рядом с ним щелкнул приклад. Блэр резко распахнул глаза и увидел в сантиметре от своего носа ствол. Через некоторое время, сфокусировав взгляд, он разглядел смуглого молодого человека с впалыми щеками, который, ухмыляясь, смотрел на него. Палец у него был на спусковом крючке. Руки Блэра взмыли к голове.
Людмила что-то крикнула, подойдя к вооруженному парню. Он заорал в ответ, но ружье опустил и наконец встал у стены за печкой. Блэр пнул ногой Зайку.
Зайка сел, моргая. Он огляделся, протер глаза, зевнул. Затем вздохнул:
— Нет, ну какого хуя…
— Заткнись, мне нужно подумать.
Людмила присела на корточки перед братьями.
— Привет, — сказала она. — В порядке?
Зайка поднял глаза. В голове, словно из ледяных кусочков, сложилась вся вчерашняя история.
— Нет, ты послушай. В порядке — это когда тепло.
— Да, Милли, — отозвался Блэр. — Кажется, мы в порядке.
Его ответ заставил молодого человека хмыкнуть. Людмила выпятила в его сторону подбородок и выдала длинную тираду.
— Ха! — сказал парень.
— Ха! — ответила Людмила.
Затем с ее губ полились нежные звуки, последним словом в ряду было «англичане». Она произнесла его осторожно, словно пробуя на вкус.
— Англичане! — Снова залп шипения, кажется, в конце было слово «гомик».
— Ха! — снова сказала Людмила.
— Ха! — вторил ей парень.
Максим смотрел, как Зайка собирает себя с пола, озираясь в своих темных очках, словно слепой. Потом он поднял очки и увидел перед собой двух женщин, которые с интересом его разглядывали.
Самая старая женщина улыбалась голыми деснами, показывая Зайке на стул, одновременно что-то говоря Максиму, который щелкнул в ответ языком и закинул назад голову.
— И учти, я за чашку чая убить готов, — сказал Зайка. — И от бекона не откажусь.
Людмила смотрела на него, слегка наклонив голову.
— Чай? — спросила она.
— Да, и поесть. — Блэр встал и пробежал глазами по лицам женщин. — Мы заплатим. У вас есть?
Людмила нахмурилась. Через минуту она повернулась к женщинам и что-то попросила. В ответ те нахмурились. Она заговорила быстрее, и настал момент, когда было произнесено нечто важное, от чего у двух женщин брови на лоб полезли. Они переглянулись и быстро заговорили, показывая пальцем на Максима и обращаясь к нему с тирадой, закончившейся неизменным «Ха!».
Близнецы сидели, подняв руки. Максим взял ружье, вытащил магазин и опрокинул его на стол. Вылетел один-единственный патрон. Он мрачно посмотрел на старух.
Близнецы застыли. Женщины смотрели, как парень перезаряжал ружье, а потом выскочил во двор. В темноте грохнул выстрел. Блэр видел, что мимо крыльца протащили козу, слышал, как по камню стучит железо. Через несколько минут шкура животного висела за дверью, внутренности полетели в ведро, а все остальное, включая голову и ноги, было четвертовано и уложено на кухонный стол.
Прежде чем Максим отмыл руки, его старухи что-то зашептали, показывая головами на Хизов. Парень скептически посмотрел на Зайку и Блэра, но еще несколько фраз заставили его подвести близнецов к двери в конце комнаты.
Во второй комнате сильно воняло. Максим встал у кровати и откинул одеяло, открывая тело.
— Эй, ни хуя себе! — отпрыгнул назад Зайка.
Максим поманил братьев к ногам тела.
Зайка рыгал, пока они несли тело из комнаты. Старая женщина сопровождала их действия рыданиями и выбрасыванием рук вверх.
— Нет, ну какого хуя, а, Блэр?
— Нет, ты послушай, Заяц, извини, но если ты будешь продолжать это повторять, все равно лучше не станет.
— Да ладно, друг. Ничего, что мы делали в последние сорок восемь часов, и ни одно из мест, где мы за это время побывали, не намекает на то, что мы, блядь, вообще отсюда выберемся.