Еще я люблю играть в догонялки, в пятнашки и в футбол, выписывать сальто в воздухе, прыгать и кувыркаться на траве, кататься на лодке и ходить в гости к соседям. В общем, больше всего на свете я люблю приключения. Если нужно влезть на пожарную каланчу или вытащить кого-то из воды, зовите меня. Опасностей я не боюсь. Лишь бы не было скучно. А скучно на каланчах, как известно, не бывает. Бывает скучно в темном коридоре. Особенно когда за дверью какая-нибудь насупленная морда без зазрения совести наворачивает твои котлеты. И некому за тебя вступиться, некому сказать: «Люсюша, брось, не грусти, жизнь ведь, в сущности, прекрасна. Хочешь котлетку?».
Да, а ведь если бы мне в тот день такое сказали, истории, которой я хочу с вами поделиться, скорее всего и не случилось бы. Но об этом чуть позже.
Ррразрешите представиться!
Моим хозяевам крупно повезло: им досталась я — симпатичная, в меру упитанная, смышленая и ласковая эрделька с покладистым характером и новенькой эмалированной миской впридачу. И хотя была я тогда не больше меховой рукавицы и вся от ушей до кончика хвоста умещалась в коробке из-под кроссовок, имя у меня было не по летам солидное. «Церлина Шарм Олимпик» — вот что гордо значилось в моей щенячьей карточке. Там же на двух страницах были прописаны все мои предки вплоть до какого-то знаменитого прапрадеда-чемпиона, от которого и пошел наш славный эрдельский род. Говорят, он был даже слегка иностранцем, жил в Англии, спал на отдельном диване и охотился на львов. Про львов, положим, верится с трудом, а про диван еще меньше, но все же приятно, лежа в прихожей на стареньком клетчатом пледе, воображать себя героической внучкой героического деда. А льва мне обещали показать. Настоящего, живого. В зоопарке.
— Церлина Шарм Олимпик — это, пожалуй, на морозе и не выговоришь, — покачал головой папа, высоко подняв меня на вытянутой руке и рассматривая со всех сторон, пока я отчаянно перебирала лапами в воздухе, ища опоры. — Какая у нее забавная мордуленция. Мы будем звать ее просто Церли.
— Церли! Церли! Наша Церли! Смотрите, она уже отзывается! — радостно запрыгала вокруг меня Золотистая Челочка, хлопая в ладоши. — Цер-лю-сень-ка! Цер-ЛЮСЯ! Хочешь молочка?
Так в мою жизнь вошел новый дом и его обитатели, а вместе с ними два самых вкусных на свете слова: «Люся» и «хочешь». Люся — это я. И быть Люсей, скажу я вам, очень приятно. Едва заслышав свое имя, я со всех лап несусь на кухню, где ждет меня пропуск в собачьи райские кущи, пахнущие луковой подливкой, колбасой и паштетом. «Хочешь?» — спрашивает всякий раз мама. И от волшебного слова, вот-вот готового расцвести блином или кусочком сыра, кружится голова, а вместе с ней кухня, — все вокруг начинает кружиться и скакать в каком-то безумно веселом танце.
— Люся! Люся! Угомонись. До чего же ты смешная! Хочешь сушку?
Ну еще бы! Сушки я люблю с детства. И никогда от них не отказываюсь. А еще я люблю шоколад, мармелад, печенье, орешки в сахаре, сгущенку, мороженое, тортики разные. Словом все, что собакам как раз-таки давать строжайше запрещено. Мне и не дают. Но если очень чего-нибудь хочется, например печенья, оно как пить дать само упадет на пол прямо перед вами. Ведь нет такого закона, чтоб печенье мимо собачьего носа туда-сюда дефилировало и ни крошечки не ошиблось. Вот и вчера мне опять повезло. Бутерброд с колбасой, которым оживленно размахивала за столом Золотистая Челочка, вдруг взял да и шлепнулся передо мной, описав в воздухе замысловатую дугу. Наверное, потому что в созвездии Гончих Псов так расположились звезды. Расположились, поерзали, устраиваясь поудобнее, глянули на мир и вдруг рассиялись, как в тот теплый майский вечер, когда я появилась на свет…
Младенчество свое я помню смутно: сладковатый запах молока и мокрой шерсти, теплый материнский бок, вечный писк и вечная возня, и чьи-то большие сильные руки, раз за разом мягко, но настойчиво водворявшие меня обратно в картонную коробку, где сладко и безмятежно посапывало еще пять таких же маленьких, как и я, черных комочков. Дух здорового авантюризма с самого рождения влек меня в направлении прямо противоположном нашему углу, и матери частенько приходилось выуживать меня за шкирку из самых неожиданных мест. Однажды, перевалившись через борт нашей коробки, я угодила прямо в миску с бульоном и чуть не захлебнулась. В другой раз меня обнаружили уютно устроившейся в чьем-то меховом ботинке. «Ну и шустрик», — качала головой хозяйка. А когда мы немножко подросли и крепко встали на лапы, вот тогда и выяснилось, что по части живости и смекалки среди братьев и сестер мне действительно нет равных. Поэтому ничего удивительного, что первый же щенячий покупатель из всего выводка выбрал именно меня.