Лютая зима
Этой зимой исполняется ровно год, как не стало Василисы. Именно зимой, в морозные, леденящие кровь ночи я чувствую себя ужасно одиноко, ощущая тоску. И в то же время только ночью я становлюсь спокоен, порой даже перестаю грустить и погружаюсь в размышления. В дневное время я не могу найти себе места, меня гложет одиночество. Грусть и тоска бешенными свирепыми чёрными псами преисподней вгрызаются в мою уставшую, одряхлевшую душу и я стараюсь чем-либо себя занять, чтобы как можно быстрее приблизить конец очередного, по сути бессмысленного дня. Как только замаячит закат, я проникаюсь спокойствием и умиротворением, грусть отступает. На своё одиночество я начинаю смотреть философски. На ум приходят обнадёживающие мысли о том, что моя супруга теперь навсегда отмучилась. Теперь она за пределами человеческого восприятия, за пределами материального. Я на все сто процентов уверен, что она находится в лучшем из миров. Она по праву заслужила стать постоянным его обитателем. Заслужила своей чистой и непорочной жизнью честного и порядочного человека со всеми сопутствующими такому пути последствиями. В первую очередь страданиями. Она становилась жертвой сплетен и козней за то, что с детства умела говорить «Нет». Будучи умной, была ненавидима многими. Ещё более ненавидимой была она за свою доброту, порядочность и идеализм. За то негасимое обострённое чувство справедливости, которое бывает у редкого человека. Были у неё и единомышленники. Нет. Я не был среди них, хотя Василиса так не считала. Я всё-таки имею в себе некоторые пороки, которые ни я, ни круг её хороших знакомых за Василисой не замечали. Конечно, я признавал их и постоянно пытался перебороть с переменным успехом. Возможно, за это она меня и считала ровней себе в духовном и моральном плане. Ну и конечно за поддержку и за то, что однажды пересилив себя, я сделал первый и решительный шаг, заведя с ней знакомство. И с тех пор мы были неразлучны. А позже я сделал ей предложение. Наша любовь грела нас и оберегала. Исцеляла тяжёлые раны, наносимые нам жизнью на протяжении двадцати пяти лет. На двадцать шестой год нашего союза Василиса ушла. Ей было сорок девять лет. Я был всего на год старше. Её забрала зима. Заранее, ещё живую, омыв ледяной водой. Мы любили время от времени выбираться зимой в лес, чтобы покататься на лыжах. Я не был спортсменом, однако был рад целиком и полностью разделить её увлечение. Испещрив лыжнёй заснеженные лесные тропы и опушки, мы затем разводили костёр и жарили шашлыки. В тот роковой день было снежно. Снег только час как перестал валить хлопьями с неба. Однако было не так уж и холодно. Вообще Василиса в то время всего лишь неделю как вылечила грипп, и я просил её провести выходные дома, в тепле. Но она устала отсиживаться дома и захотела активного отдыха. И вот мы, облачённые в лыжи, рассекали по лесу. В очередной раз мы решили перейти реку. Лёд на её поверхности обычно был настолько прочным и толстым, что не возникало даже мысли о возможности провалиться в воду. Пока я складывал в сумку шампуры и всякую мелочь, Василиса решила пересечь реку налегке, пройдя на лыжах по заснеженному льду. Преодолев внушительное расстояние, но не ещё не добравшись до середины, она закричала. Оглянувшись, я увидел, как моя супруга уже по пояс провалилась под лёд. Второпях сняв лыжи, я ринулся к Василисе с лыжной палкой в руках. Она знала, как вести себя, если лёд вдруг провалится под ногами, и аккуратно легла телом на более прочную его часть. Она пробовала медленно выбираться. Я спешил на помощь и в горячке и суете даже не подумал о том, что сам мог провалиться в воду. Всё же понимание ко мне пришло быстро и, чуть-чуть пробежав, я остановился и стал двигаться очень аккуратно. Я хотел подобраться ближе и протянуть Василисе лыжную палку. Я лёг на поверхность льда и начал ползти, как солдат, по-пластунски, выставляя лыжную палку рукоятью вперёд. Хотя я и двигался очень осторожно, лёд всё-же начинал предательски трещать. Аккуратно продвинувшись дальше, я так и не достал до Василисы, и лёд, на который она оперлась, обломился. Василиса начала тонуть. Она не умела плавать. Я нырнул за ней. Мне удалось ухватить её и вытащить на берег. Благо мой мобильник лежал в сумке на берегу, и потому мне достаточно быстро удалось позвать на помощь. Однако прошло очень много времени. Василиса пробыла на холоде в промокших в ледяной речной воде вещах, наглоталась холодной воды. Мне чудом удалось привести её в сознание, и я был несказанно рад в тот момент. Всё, что её тогда согревало - тёплый чай в термосе, которого осталось всего на две кружки. Я нёс её на руках, стараясь поскорее выбраться из леса. Она отчаянно сжимала меня в тесных объятиях. Так держатся за последнюю надежду, за то единственное, что может спасти. «Всё будет хорошо. Ведь так?» - Слабо и хрипло спрашивала она у меня с надеждой. Слёзы катились по её щекам. Она часто кашляла. «Конечно» - обнадёживал я Василису и самого себя. «Мы выйдем из леса и там нас будет ждать скорая. Больница здесь не так уж и далеко. Ты знаешь. Всё будет хорошо.» Ослабевшая Василиса целовала меня, всё крепче обнимала и не переставала тихо плакать. Я верил тогда в счастливый исход. Казалось-бы пустяк. Первая помощь оказана вроде бы своевременно, из леса мы уже выходили. Виднелась карета скорой помощи. Навстречу нам спешно направлялись санитары. Василиса поступила в больницу с тяжёлой формой пневмонии и вскоре впала в кому. Врачи как могли, боролись за её жизнь. Но их старания были безуспешны. Моя супруга скончалась. Я так с ней и не попрощался. До последнего верил я в её вызодоровление. До последнего старался не замечать и отвергать чувство обречённости, вскоре засевшее во мне как демонически злобное альтер эго, радующееся каждой неприятности своей противоположной стороны. Прекрасная всю свою жизнь, в свои сорок девять лет выглядевшая моложе на добрый десяток, Василиса, казалось бы ушла в иной мир такой-же сказочно и, теперь уже, мистически красивой. Она лежала в гробу, а я, сильно простуженный и больной (я тоже заболел после ныряния зимой в ледяную воду, но смог вылечиться в домашних условиях, взяв больничный) просиживал все эти три дня в нашей спальне, бесконечно проливая слёзы, не в силах их сдерживать и долго не засыпая ночами. Я думал, что она покинула меня навсегда. Похоронив супругу, я продал нашу квартиру и небольшой дачный участок, и купил одинокий частный дом находившийся неподалёку от кладбища, на котором теперь в свежей могиле покоилась Василиса. Мне ничего больше не было нужно. Интерес к жизни был поностью утерян. Часто я задумывался о самоубийстве, но неизвестность пугала меня и я смиренно продолжал влачить своё жалкое одинокое существование, постоянно посещая могилу любимой супруги. Я стоял у надгробного камня с её талантливо выгравированным портретом, и вновь и вновь не мог сдержать слёз. Вообще в тот период времени лишь телом, оболочкой, я жил в материальном мире. Сознание моё большую часть времени было погружено в мир воспоминаний. Настолько они казались реальными, что иногда, редко, мне даже слышались стоны и всхлипы Василисы. Они как-будто исходили из-под земли или звучали откуда-то издалека. Но я не придавал этому особого значения, списывая всё на сильнейшее потрясение и мою врождённую впечатлительность. В одно из своих посещений кладбища, всё той-же зимой, я насторожился. Смеркалось, приближался вечер. Вновь послышались крики, всхлипы и стоны. Это был голос Василисы, не иначе. Я обошёл близлежащие могилы. Вокруг не было ни одного посетителя. Звук исходил точно как-будто бы из-под земли. Я прильнул ухом к замёрзжей земле. Голос стал звучать немного отчётливее. Я даже слышал какие-то слова, но я не мог ничего разобрать. Я уехал домой и вернулся туда в полночь. Достав из багажника моего авто лом и лопату я начал копать. Мне пришлось изрядно постараться чтобы разрыть пятиметровую яму. Раскопки заняли три часа. Всё отчётливее слышал я голос любимой. Ещё не полностью помутнённый мой разум говорил мне, что я схожу с ума, но кого-кого, а его в этот момент я не слушал. Я загорелся какой-то больной надеждой. Надеждой на то, что три недели спустя умершая от тяжёлой болезни моя любимая супруга ожила и сейчас зовёт на помощь из собственной могилы. Я уже слышал, как она произносит моё имя. Но больше никаких слов кроме «Мне очень плохо», «Мне страшно», «Помоги» она не говорила. Она говорила тоже самое, что и в тот день, когда я извлёк её из реки и привёл в чувства. Наконец лопата моя упёрлась в твёрдое. Я раскопал гроб, поддел лопатой крышку и открыл его. Свет фонаря осветил бледное, ни капли не разложившееся тело Василисы. Точнее это была живая Василиса. Она будто спала и видела кошмарный сон. Глаза её были закрыты, в бреду она, то крича, то шепча, то вполголоса, как слепая, говорила в пустоту: «Мне плохо, мне страшно. Помоги мне, Антон.» Она часто кашляла, будто давилась и захлёбывалась водой. «Ты меня не бросишь?» - вновь вопрошала Василиса. «Нет. Нет, любимая! Никогда не брошу!» Ответил тогда я ей. «Мы выберемся, солнце моё ясное! Ты будешь жить!» восклицал тогда я в безумии, широко и нездорово улыбаясь в больной сумасшедшей эйфории. Я взял её на руки и вытащил из могилы. Она никак не реагировала на мои прикосновения. Всё также она, словно во сне кривлялась, кашляла и давилась, будто захл