ся из леса. Она отчаянно сжимала меня в тесных объятиях. Так держатся за последнюю надежду, за то единственное, что может спасти. «Всё будет хорошо. Ведь так?» - Слабо и хрипло спрашивала она у меня с надеждой. Слёзы катились по её щекам. Она часто кашляла. «Конечно» - обнадёживал я Василису и самого себя. «Мы выйдем из леса и там нас будет ждать скорая. Больница здесь не так уж и далеко. Ты знаешь. Всё будет хорошо.» Ослабевшая Василиса целовала меня, всё крепче обнимала и не переставала тихо плакать. Я верил тогда в счастливый исход. Казалось-бы пустяк. Первая помощь оказана вроде бы своевременно, из леса мы уже выходили. Виднелась карета скорой помощи. Навстречу нам спешно направлялись санитары. Василиса поступила в больницу с тяжёлой формой пневмонии и вскоре впала в кому. Врачи как могли, боролись за её жизнь. Но их старания были безуспешны. Моя супруга скончалась. Я так с ней и не попрощался. До последнего верил я в её вызодоровление. До последнего старался не замечать и отвергать чувство обречённости, вскоре засевшее во мне как демонически злобное альтер эго, радующееся каждой неприятности своей противоположной стороны. Прекрасная всю свою жизнь, в свои сорок девять лет выглядевшая моложе на добрый десяток, Василиса, казалось бы ушла в иной мир такой-же сказочно и, теперь уже, мистически красивой. Она лежала в гробу, а я, сильно простуженный и больной (я тоже заболел после ныряния зимой в ледяную воду, но смог вылечиться в домашних условиях, взяв больничный) просиживал все эти три дня в нашей спальне, бесконечно проливая слёзы, не в силах их сдерживать и долго не засыпая ночами. Я думал, что она покинула меня навсегда. Похоронив супругу, я продал нашу квартиру и небольшой дачный участок, и купил одинокий частный дом находившийся неподалёку от кладбища, на котором теперь в свежей могиле покоилась Василиса. Мне ничего больше не было нужно. Интерес к жизни был поностью утерян. Часто я задумывался о самоубийстве, но неизвестность пугала меня и я смиренно продолжал влачить своё жалкое одинокое существование, постоянно посещая могилу любимой супруги. Я стоял у надгробного камня с её талантливо выгравированным портретом, и вновь и вновь не мог сдержать слёз. Вообще в тот период времени лишь телом, оболочкой, я жил в материальном мире. Сознание моё большую часть времени было погружено в мир воспоминаний. Настолько они казались реальными, что иногда, редко, мне даже слышались стоны и всхлипы Василисы. Они как-будто исходили из-под земли или звучали откуда-то издалека. Но я не придавал этому особого значения, списывая всё на сильнейшее потрясение и мою врождённую впечатлительность. В одно из своих посещений кладбища, всё той-же зимой, я насторожился. Смеркалось, приближался вечер. Вновь послышались крики, всхлипы и стоны. Это был голос Василисы, не иначе. Я обошёл близлежащие могилы. Вокруг не было ни одного посетителя. Звук исходил точно как-будто бы из-под земли. Я прильнул ухом к замёрзжей земле. Голос стал звучать немного отчётливее. Я даже слышал какие-то слова, но я не мог ничего разобрать. Я уехал домой и вернулся туда в полночь. Достав из багажника моего авто лом и лопату я начал копать. Мне пришлось изрядно постараться чтобы разрыть пятиметровую яму. Раскопки заняли три часа. Всё отчётливее слышал я голос любимой. Ещё не полностью помутнённый мой разум говорил мне, что я схожу с ума, но кого-кого, а его в этот момент я не слушал. Я загорелся какой-то больной надеждой. Надеждой на то, что три недели спустя умершая от тяжёлой болезни моя любимая супруга ожила и сейчас зовёт на помощь из собственной могилы. Я уже слышал, как она произносит моё имя. Но больше никаких слов кроме «Мне очень плохо», «Мне страшно», «Помоги» она не говорила. Она говорила тоже самое, что и в тот день, когда я извлёк её из реки и привёл в чувства. Наконец лопата моя упёрлась в твёрдое. Я раскопал гроб, поддел лопатой крышку и открыл его. Свет фонаря осветил бледное, ни капли не разложившееся тело Василисы. Точнее это была живая Василиса. Она будто спала и видела кошмарный сон. Глаза её были закрыты, в бреду она, то крича, то шепча, то вполголоса, как слепая, говорила в пустоту: «Мне плохо, мне страшно. Помоги мне, Антон.» Она часто кашляла, будто давилась и захлёбывалась водой. «Ты меня не бросишь?» - вновь вопрошала Василиса. «Нет. Нет, любимая! Никогда не брошу!» Ответил тогда я ей. «Мы выберемся, солнце моё ясное! Ты будешь жить!» восклицал тогда я в безумии, широко и нездорово улыбаясь в больной сумасшедшей эйфории. Я взял её на руки и вытащил из могилы. Она никак не реагировала на мои прикосновения. Всё также она, словно во сне кривлялась, кашляла и давилась, будто захлёбывалась той ледяной водой, которой наглоталась в день нашей роковой лыжной прогулки. «Ты вызвал скорую, Андрей? Ведь всё будет хорошо? Я не умру?» - снова бредила Василиса. «Ты не умрёшь, свет мой. Ангелы не умирают. Всё будет хорошо, радость. Я не отдам тебя никому!» - отвечал я жене тоже словно в бреду. Я пытался её разбудить, завести с ней разговор, но всё это было безуспешно. Она продолжала повторять одно и тоже, стонать, кашлять и плакать. Приподняв её веки, я обнажил тусклые мёртвые зрачки. Что мне делать я тогда не знал. Кому-то что-то сообщать я не решался. Положив Василису в на задние сидения машины и, укутав её двумя заготовленными одеялами, я вернулся к могиле и принялся её спешно закапывать, даже не закрыв гроб. Набросав неаккуратный холм я уехал домой. В дороге Василиса всё ещё бредила. Приехав наконец домой, я внёс её внутрь и уложил на диван. Затем я вышел поставить машину в гараж, и когда вернулся, Василиса лежала смирно и молчала. Она лежала как в день своих похорон - безо всякого движения. Тело её не подавало абсолютно никаких признаков жизни. Я не представлял что делать. Звонить в скорую было бессмысленно. Что бы я им сказал? Что похоронил жену несколько недель назад, потом услышал как она стонет под землёй... И выкопал! Предположим, тело её не сгнило за такое время. Оно вообще было не тронутым. Но кто знает? Может быть это не феномен, а просто следствие мороза. Зимой, в холодной насквозь земле труп хорошо сохранился. Звуков Василиса никаких не издавала. Как-то зафисксировать её внезапное временное воскрешение я тоже не успел. По факту у меня дома лежал труп жены, не успевший разложиться, который я выкопал, услышав (а может быть просто вообразив) её голос. Если кто и стал бы меня слушать так это только психиатр. В то время я и сам начал считать себя сумасшедшим. Быть может я действтельно сошёл с ума, рассудок мой помутился, что-то пошло не так и мне стали мерещиться голоса. Я ещё накручивал себя всячески, думал о Василисе, это вылилось в ночные бредовые галлюцинации. Ведь как только я принёс Василису в дом, на свет она затихла и перестала шевелиться. Меня охватил испуг. Нужно было возвращать тело назад. Надо-же? Я не заметил как распрощался со здравым рассудком и начал творить незнамо что. Я не решился везти тело назад той-же ночью. До утра я не успел-бы её закопать и возможно меня бы точно кто-нибудь увидел. По кладбищам любят иногда ходить нищие бродяги, собирающие оставленные на надгробиях конфеты и стопки водки. Спать мне не хотелось и было решено привести в порядок тело моей супруги. Я отмыл Василису, переодел в её лучшее платье (ни одной вещи своей жены я не выбросил до сих пор, оставив их как вечную память о ней) и уложил в спальне. Она лежала на аккуратно застеленной кровати в своём ярко красном платье. Её красота осталась неизменной. Лишь из-за бледности и пустых потухших мёртвых глаз была она пугающей и какой-то мистической. Я вспомнил что гроб в могиле Василисы был теперь просто ужасен после проведённой мной эксгумации. Я не мог поместить любимую супругу в эту развалину. Мной было решено самостоятельно сделать Василисе новый гроб. Я опасался заказывать его в бюро ритуальных услуг. Городок наш маленький. Быть может меня запомнили. Мир слишком тесен. И порой эта теснота приносит большие неудобства а то и неприятности. Вообще я очень мнительный и опасливый человек, а в то время я стал жутким паранойиком. Мне везде мерещились подвохи и опасности. И к тому же я ещё не до конца признавал себя сумасшедшим. Уж слишком реально выглядели произошедшие со мной события. Следовало всё хорошенько обдумать. Заварив чай и посидев около жены ещё полчаса, к четырём утра я всё-таки захотел спать и отправился в другую, свою, спальню. Я поспал всего пять часов. Проснувшись в девять утра и скудно позавтракав (особого аппетита не было), я пошёл посмотреть на Василису. Долго её оглядывая, я не нашёл абсолютно никаких изменений в её теле. Признаков жизни она также не подавала. Потом я начал снимать с неё мерки для нового гроба. Почти всё свободное время я или делал Василисе гроб или сидел около неё в надежде остледить какие-либо проявления жизнедеятельности. Даже устанавливал рядом с ней видеокамеру, но результата это не принесло. Я полюбил зимними вечерами сидеть у постели, на которой лежала, как спящая красавица в стеклянном гробу, моя любимая супруга, и разговаривать с ней, с безжизненной, с безответной. По началу я ещё надеялся на ответ, но потом перестал ожидать от неё и этого, и вёл свои монологи, а мёртвая Василиса лежала и будто терпеливо слушала меня. Прошло полторы недели. Я привёл в порядок перерытую мной могилу, почти закончил сколачи