— Ладно, — говорит он. — Посмотрим, что там внутри.
После секундной паузы Хоуи делает вдох, явно набираясь решимости. Затем она ведет Лютера обратно по дорожке, мимо криминалистов и людей в форме, — в дом.
Несомненно, это жилище людей, принадлежащих к состоятельному среднему классу: семейные фотографии на декоративных столиках, паркетный пол, ковры с этническими мотивами… И еще сильный омерзительный запах зверинца, которому явно не место в этом великолепном, ухоженном доме.
Лютер поднимается по лестнице. Идти не хочется, но он старательно скрывает это. Понуро бредет через холл, заходит в хозяйскую спальню…
Здесь была бойня. Том Ламберт, вскрытый от горла до лобка, нагишом раскинулся на коврике с морским орнаментом. Взгляд Лютера скользит по спутанному клубку еще влажных внутренностей. Глаза мистера Ламберта открыты. Пенис и мошонка отсечены и затолканы в рот. Лютер чувствует, как под ногами зыбко качается пол. Он машинально сканирует взглядом брызги, разводы, целые потоки крови на ковре. Все вокруг испещрено пометками криминалистов.
Он стоит, наклонив голову и засунув руки глубоко в карманы. Стоит и пытается представить себе Тома Ламберта — мужчину тридцати восьми лет, чьего-то наставника и мужа. Человека, а не эту непристойную груду вывороченной плоти.
Он чувствует возле плеча присутствие Хоуи. С глубоким медленным вздохом он поворачивается к кровати. На ней простерта кровавая туша, которая еще недавно была Сарой Ламберт. Миссис Ламберт была на девятом месяце беременности. Она раздута, как клещ.
Лютер заставляет себя смотреть. Ему хочется домой, в свою чистую гостиную, хочется принять душ и нырнуть под теплое пуховое одеяло. Хочется свернуться калачиком, заснуть и проснуться рядом со своей женой, смотреть в трико и майке телевизор и беззлобно хохмить о политике. Он хочет заниматься любовью. Хочет сидеть в солнечной уютной комнате за чтением хорошей книги.
На миссис Ламберт остатки коротенькой ночной рубашки, — возможно, шутливый подарок от молодой сотрудницы. Вздутый живот, должно быть, комично выдавался вперед, приподнимая и без того высокую оборку на груди. У нее были красивые ноги, покрытые сосудистой сеточкой, как это часто бывает у беременных.
Лютер думает о том, как кончики пальцев мистера Ламберта со вкрадчивой лаской взбегали вверх по мягкой бурой полоске лобковых волос миссис Ламберт и дальше, по полукружью живота, к выступающей кнопке пупка.
Лютер отворачивается от чудовищного зрелища на кровати, засовывает руки еще глубже в карманы. Сжимает кулаки. На полу, неподалеку от его ног, помеченная желтыми флажками, лежит плацента Сары Ламберт. Он оторопело глядит на нее.
— А где ребенок? Что с ним?
— Босс, — отводя глаза, говорит Хоуи, — в том-то и дело, что мы не знаем.
— Зови меня шефом, — хмуро, с отсутствующим видом говорит он. — Уж лучше так.
Он отворачивается от Хоуи и спускается с лестницы. На кухне его взгляд останавливается на журнальной вырезке, пришпиленной к холодильнику магнитиком в виде плюшевого мишки в гренадерском мундире.
Если вы в самом деле чего-то хотите, не ждите до тех пор, «пока не настанет время». Если будете ждать, оно не наступит никогда!
Когда вы несчастливы, не ищите уединения. Хватайте трубку телефона!
Не ждите, пока все станет безупречно. Если будете дожидаться, когда окончательно постройнеете или идеально выйдете замуж, то так и прождете весь век!
Вы не можете заставить кого-нибудь быть счастливым. Но вы можете ему в этом помочь.
На этот список он смотрит долго, очень долго… Дверь, ведущая в садик позади дома, открыта; через нее тянет холодом и сыростью. Лютер проходит туда, опустив на всякий случай голову. Снаружи, примостившись на низкой садовой ограде, сидит Теллер, прихлебывает из большого пластикового стакана магазинный кофе. Вид у нее измученный. Тусклое утреннее солнце поблескивает на очках; на одной из линз виден отпечаток пальца.
— Эй! — допив кофе, окликает она молодого констебля. — Как дела, Шерлок?
И отшвыривает прочь пустой стакан.
Лютер садится рядом, ссутулившись в своем пальто. Глядя на ее макушку, ощущает невольный прилив нежности. Он любит Роуз Теллер за ту дерзкую независимую поступь, которой она шагает по миру.
— Так о чем ты хотел попросить меня? — вспоминает она.