Как бы то ни было, я подошел на расстояние вытянутой руки, наклонился вперед и откинул его волосы в сторону, чтобы другие увидели то же, что видел я.
— Смотрите, — сказал я им. — Это человек, а не зверь.
Вот так я и нашел одного из примархов Императора.
Как и множество раз до этого, Мордеран пристально посмотрел на него, будто пытаясь узнать ответ на свои вопросы, просто разглядывая пленника. Лютер хорошо знал, как использовать многозначительную паузу и в обычном разговоре, и при допросе, оставляя собеседнику тягостный разрыв. Он не был уверен, рассчитывал ли Мордеран, что он добровольно предоставит больше информации, или Темному Ангелу просто нужно было время подумать. Так или иначе, Лютер помалкивал, пока Мордеран не заговорил снова.
— Ты сравниваешь Сайфера со Львом, — спокойно сказал он.
— Я сравниваю эти встречи друг с другом, — поправил его Лютер. — Во время нашей встречи я ничего не знал ни о Льве, ни о том, кем он станет.
— И ты считаешь, что мы должны поступить так же с лордом Сайфером? Обращаться с ним, как с союзником?
— Как с человеком. Я ничего не знаю ни о его намерениях, ни о его преданности. И ты тоже не узнаешь, если убьешь его на месте.
Глаза Мордерана расширились сначала от изумления, а затем от снизошедшего откровения. Он вновь посмотрел на Лютера и встал с нетерпением.
— Сайфер был одним из самых влиятельных членов вашей клики. Конечно, твои воины были ему верны. Если и есть кто-то, кто может ими командовать, то это он!
— Или Астелян, или Гриффейн, или Мейгон…
Но Мордеран, казалось, уже не слушал Лютера. Он расхаживал взад-вперед, разговаривая сам с собой.
— Он может оказаться ключом к разгадке всего заговора. Если мы поймаем его, то он приведет нас ко многим другим, возможно, сотням или тысячам!
Верховный Великий Магистр направился к двери, совершенно позабыв об узнике, оставшемся в камере. Лютер встал, чувствуя, что смысл его рассказа был упущен.
— Я мог ошибиться! — крикнул он. — Многие считают, что я должен б…
ИСТОРИЯ О КНИГЕ
— …ыл позволить его застрелить!
Комната изменилась, и Лютер замолчал. В дверях с мрачным выражением лица стоял Мордеран. В руке у него был пистолет. Впервые за время своего заключения Лютер увидел вооруженного космодесантника. Губы Мордерана беззвучно двигались, он раскачивался взад-вперед, будто споря сам с собой.
Лютер снова перевел взгляд на болт-пистолет. Искусная работа. На главном блоке — инкрустированный зеленым и черным камнем символ Темных Ангелов. Он почувствовал запах свежей смазки: от Мордерана пахло очищением.
— Ты хочешь что-то спросить? — тихо спросил Лютер. Бывшему Великому Магистру не очень нравилось выражение лица его пленителя, но безучастно наблюдать за происходящим не хотелось.
Мордеран уставился на него и поднял пистолет.
— Это ты велел мне схватить его, — прорычал космодесантник. Он обвиняюще ткнул пальцем в Лютера. — Ты! Сделай его своим союзником, так ты сказал мне?!
Сожаление, как волна, пробежало по лицу Верховного Великого Магистра, и на мгновение он остановился, опустив руку. Лютер прикинул, что между ним и космодесантником — всего полдюжины метров. Если он будет достаточно быстр…
Ему по-прежнему не хватит сил, чтобы вырвать оружие из рук полностью трансформированного космодесантника. И попытка, несомненно, вызовет мгновенную реакцию, скорее всего, смертельную для него. Первая реакция легионера на физическое воздействие, особенно неожиданное, — убить, а не ранить.
Лютер все равно испытывал искушение. Не от недостатка свободы, но из-за самого желания освободиться. Относительное постоянство, которым Лютер наслаждался в плену у Мордерана, открыло в его сознании новые глубины, куда могло проникнуть прежнее безумие. Эти глубины все еще ждали его. Последний скачок во времени уже начал разъедать мысли.
Сколько же времени прошло? Наверняка годы, а может быть, даже десятилетия? Скорее всего.
С тех пор, как Калибан погиб, прошло по меньшей мере три тысячи лет, из которых дней сорок Лютер все же помнил — смутно, но хоть сколько-нибудь. Еще много дней он провел в бреду и ярости, когда видения сдавливали его разум, как петлей, тело сковывали цепи, а кричащие лица постоянно требовали покаяния, которого он не мог предложить никому, кроме Льва.
Лютер понял, что его мысли уже тают, будто сон, как вдруг почувствовал, что к его щеке прижато холодное дуло болт-пистолета.
— Ты — яд, — прорычал Мордеран.