Зарамунд стал верфью, но корабли по-прежнему нуждались в экипажах, и обязанностью Зарамунда было обеспечить их. Поколение за поколением зарамундцы либо трудились на производстве военных кораблей Императора, либо по контракту уходили на них в бесконечную пустоту. Это презрение к истории и народу Зарамунда и породило восстание. Не вялое предательство элит, а мятежи на всех заводах, на орбитальных и других станциях системы. На Зарамунде вспыхнул дух свободы народа.
Вспыхнул и был погашен Хорусом.
Детали последовавшей за этим военной кампании не заслуживают упоминания в моей истории. Важно то, что нужно было оперативно отреагировать на угрозу потери системы, и Хорус призвал Калибан помочь в подавлении восстания. Я дал согласие и повел силы Темных Ангелов на Зарамунд, и, хотя война была жестокой и унесла жизни многих хороших воинов, нам было приятно снова взять в руки оружие и оказаться на переднем крае славной битвы.
Я никогда не был равен Льву ни во владении клинком, ни в стратегическом мышлении, но все же поднялся до Великого Магистра Ордена. Никто не считал меня каким-то командиром-неофитом!
Затем, когда я получил похвалу от человека, впоследствии ставшего Воителем, Лев забрал у меня все. Он сделал это не в личном разговоре, нет! Он опозорил меня перед Хорусом и всеми командирами! Изгнал меня, как самого ничтожного раба! Как нашкодившего ребенка, который должен отправиться в свою комнату и подумать о своем поведении! Мой флот конфисковали, будто корабли были игрушками, с которыми я заигрался.
После моего унижения, прежде чем я прибыл на корабль, который должен был доставить меня обратно на Калибан, двое разыскали меня, чтобы поддержать и выразить сочувствие по поводу незаслуженного наказания. Они встретили меня в ангаре «Мстительного Духа» — Калас Тифон из Гвардии Смерти и Эреб из Несущих Слово. Оба явились в простых одеждах, однако, несмотря на это, были крупнее меня, даже облаченного в модифицированную броню.
Тифон был в тяжелых поножах и плаще, его мускулистые руки были покрыты шрамами — как от хирургических операций, так и от сражений. Эреб, удивительно стройный для космодесантника, носил темно-красную мантию, не украшенную ничем, кроме символа легиона. Тем не менее, он казался более значительным, а его лицо и голова были покрыты татуировками; таинственные символы тянулись от подбородка до затылка Несущего Слово.
Я познакомился с ними обоими всего несколько часов назад на том самом празднике, на котором Лев осудил меня, но Тифона я знал по сражениям, будучи рядом или, точнее, позади его грозных сил при захвате многих орбитальных станций и первых высадках на самом Зарамунде. Эреб же был скорее загадкой: Темные Ангелы сторонились его легиона, и, насколько я знал, его появление в рядах Лунных Волков тоже осталось без объяснения.
— Я принес небольшое сочувствие в бутылке, — произнес Тифон, доставая большой графин и три бокала. Затем его улыбка погасла. — Мало кто был рад вмешательству Льва, и, надо заметить, мы потеряли бы слишком многое, оставив этот напиток запечатанным на складе.
Комната была небольшой и показалась еще меньше, когда рядом стояли два гигантских воина. Но мы находились на борту боевой баржи, и обстановка здесь вполне подходила как легионерам, так и небольшим людям вроде меня. Эреб сел слева, Калас — справа; каждый занял кресло, которое для обычных людей стало бы троном.
Я не очень любил пить, но посчитал невежливым отказывать офицеру Гвардии Смерти. Он наполнил бокалы темно-красным вином и протянул их нам, прежде чем поднять собственный тост.
— Братья превыше сыновей, — несколько загадочно сказал он, хотя я вспомнил его слова, которые услышал сразу после моего осуждения Львом: «И среди нас есть воины, испытавшие на себе недовольство примарха».
— К сожалению, сейчас я не могу составить вам хорошую компанию, — сказал я им и сделал глоток из бокала, а затем поставил его на стол. — Спасибо за солидарность, но это слабое утешение.
— Утешение? — Эреб поднял бровь, искажая положение рун на лбу. Он посмотрел на Гвардейца Смерти и обратился к нему. — Ты говорил, что Лютер Калибанский — непоколебимый лорд, достойный нашего внимания. А он говорит об утешении, словно мы должны похлопать его по спине и сказать, что все будет хорошо.