Да, таким я был бестолковым в молодости.
По крайней мере, Аккадис, как мне представлялось, готова была остаться со мной до конца, и я сел верхом, когда мы достигли заросших тиной вод. Аккадис медленно, но верно брела на север, перед каждым шагом проверяя, тверда ли почва под ее копытами. В первой половине дня тучи сгустились снова. Солнечный свет почти не достигал земли, и я потерял из виду холм Серого Дома. Несмотря на это, мы старались придерживаться маршрута. Аккадис временами приходилось погружаться по брюхо в болото и с громким фырканьем взбираться на илистые берега. Возможно, она фыркала от прилагаемых усилий, но мне начало казаться, что она жалуется на свою тяжелую ношу.
С наступлением дня мой прежний оптимизм угас, как и солнечный свет. Я решил, что сейчас где-то полдень, но земля под копытами Аккадис все не затвердевала, и не было никаких признаков подъема в гору, который отметил бы наше восхождение к разрушенному городу. Я запел было, так же, как и когда только выехал из Альдурука, но голос мой казался выдохшимся и монотонным. Он словно растворялся в окружающей пустоте. С обеих сторон раздавались карканье и тревожные скрипы, в воде плескались невидимые существа.
Я все время оборачивался, проверяя, нет ли кого-нибудь позади. Я надеялся, что это Галасс, набравшаяся храбрости, но в то же время боялся увидеть бесплотного всадника. Но я так и не увидел ни живых, ни мертвых — лишь пустоту густого тумана, клубящегося от термальных источников. Я не выпускал из рук пистолет и искал успокоения в том, что держу оружие наготове, насколько это вообще могло укрепить мои истощенные нервы.
Именно в такие минуты я более всего опирался на уроки моих наставников.
— Храбрость, — произнес я вслух, — это не отсутствие страха, а преодоление его.
Если бы я шел пешком, то, скорее всего, повернул бы назад или в сторону, но Аккадис целенаправленно шла вперед. Я отбросил всякую мысль о том, что мы вернемся к месту, где останавливались на привал, даже если бы верил, что смогу его отыскать. Теперь я планировал разбить лагерь в развалинах города, как только достигнем твердой земли.
Моя решимость была вознаграждена: Аккадис стало легче ступать по земле, а в темноте болот я разглядел что-то еще более темное, оказавшееся склоном высокого холма. Аккадис тоже почувствовала это и напряглась, чтобы двинуться вверх. Я пока не разрешал ей скакать галопом, потому что опасался столкнуться с какой-нибудь напастью впереди, на покрытом грязью склоне.
— Терпение, — успокоил я лошадь, наклоняясь вперед, а затем, вложив пистолет в кобуру, свободной рукой погладил ее по шее.
И вдруг слева от нас болото словно лопнуло, забрызгав нас грязью и водой. Аккадис заржала и встала на дыбы. Я держал поводья лишь одной рукой и не удержался в седле. Отпустив их, я плюхнулся в грязь. Я захлебывался в грязной воде, водоросли и сорняки тянули меня за руки и ноги, сводя на нет все попытки освободиться. Аккадис заржала снова — самым ужасным и неестественным криком.
Грязь и тина ослепили глаза, я неуклюже двинулся вперед, пытаясь нащупать седло или стремя. Я встал; вода доходила мне до бедер. В болоте что-то бултыхалось. Я не мог добраться до Аккадис, к седлу которой были прикреплены кобура с пистолетом и мой цепной меч.
Нога за что-то зацепилась — за корень дерева, как мне показалось, и я снова упал, наткнувшись при падении рукой не на тину, а на что-то более плотное, но податливое. Внезапная боль пронзила ступню, и я резко вынырнул из грязи, хватая ртом воздух пополам с водой. Задыхаясь, я соскреб грязь с лица, а затем колючки так глубоко впились мне в кость, что я взревел. Боль в лодыжке превратилась в агонию…
И тогда я понял, что меня схватило не растение, а какое-то болотное существо. Кровь расходилась по коричневой воде, а мой противник снова потянул меня за ногу обратно в воду. Моя вторая нога соскользнула вновь. Выгибаясь, я пытался сохранить равновесие, но та тварь оказалась сильнее и выбила скользкую землю из-под моих ног. Я упал прямо на это существо.
Я почувствовал, как оно выпустило мою ногу, но передышка была недолгой. Полдюжины острых зубов вонзилось мне в запястье, вгрызаясь в плоть, не прикрытую наручем. И тут мне повезло, потому что, войди клыки чуть глубже, они наверняка перерезали бы артерию или сухожилие. В обоих случаях меня ожидала бы смерть от потери крови или невозможности отбиться.