Когда мне было всего семь лет, как посчитали бы летописцы Терры, как-то ночью я проснулся от страшного сна. Я лежал у себя в комнате, через окно струился свет звезд, и мне показалось, что из-за двери доносится какой-то шум.
Я встал с кровати и открыл дверь. В палатах и спальнях царила полная тишина — ни дыхание, ни храп, ни скрип кроватей, казалось, не нарушали безмолвие крепости, и что-то в этой тишине было неестественное. По крайней мере, в той башне, где спали мои родители. Но я не поддавался страху.
Босиком я прошел по каменному коридору к лестнице и начал спускаться.
Я чувствовал, что за мной наблюдают, но сколько я ни оглядывался — никого не видел. Повторюсь, это не было игрой моего испуганного воображения; все происходило на самом деле. Я продолжал спускаться дальше, мимо всех знакомых мне коридоров, кухонь и комнат.
Воздух вокруг меня засветился, хотя я не брал с собой факел.
Затем я наткнулся на огромную окованную металлом деревянную дверь высотой с ворота наших стен. Я думал, будто мне это снится, но нет — все было наяву: и парок, который вился от моего дыхания, и покалывание кожи, и тяжесть двери, когда я ее толкнул.
Я заметил движение и так впервые в жизни увидел Смотрящего-во-Тьме. Сверкая красными глазами, он слился с тенями, но не раньше, чем я поспешил за ним, проскользнув между дверью и аркой.
Я вспомнил, что однажды мне уже снился похожий сон, но на этот раз я не спал. В том сне я отчаянно пытался проснуться от ощущения смутной угрозы, а теперь меня будто приветствовали и манили тихой песней. Холод пропал, стало тепло, и я нетерпеливо поспешил вперед.
Я шел через проходы и необработанные туннели, через сверкающие пещеры и естественные колонны. Казалось, меня вели к самому основанию Альдурука, однако я не встретил ни одной живой души. Я знал, что заблудился, но это уже не имело значения, ибо то, к чему я шел, было впереди, а не за спиной.
Затем явился новый Смотрящий, и мне снова стало не по себе. Испугавшись, я замедлил шаг, но не остановился. Мне хотелось увидеть, что там, за следующей аркой, за порталом, полным темноты. Передо мной возникло еще больше Смотрящих, сверкающих багровыми глазами, из-за чего мне пришлось идти еще медленнее.
Я рос на рассказах великих рыцарей, и вызов этих созданий стал для меня оскорблением. Меня учили, что познать страх — значит обрести мужество. Чем сильнее страх, тем решительнее герой одерживает победу. Я хотел, чтобы вернулось ощущение тепла и гостеприимства, и сердился на Смотрящих за то, что они прогнали его.
Затем раздалось тихое шипение на грани слышимости. В самом воздухе ощущалось недовольство. Смотрящие думали преградить мне путь, но они почему-то не встали передо мной, превратившись в темный туман, как только я приблизился.
Впереди возвышалась арка абсолютной тьмы, и меня сковал холодный ужас.
— Поверни назад, — послышался шепот. — Поверни назад.
Я ощутил вызов, понятный лишь сердцу расстроенного ребенка, и решительно шагнул вперед.
Меня поглотила тьма, но не было ни холода, ни страха.
Я наткнулся на залитый бледно-зеленым светом зал, в котором виднелись другие арки. Свет исходил из этих проходов, и в одном я заметил чью-то тень. Сначала — слабое мерцание света, но с каждым мигом тень становилась все гуще и темнее.
Она превратилась в нить, в усик, в змеевидную ветвь, прощупывающую туннель, и я понял, что она ищет меня. Мне хотелось разглядеть, как выглядит эта конечность, и одновременно — убежать стремглав. Разрываясь между любопытством и ужасом, я застыл на месте и зажмурился.
Подул теплый ветер, и я открыл глаза. Я обнаружил себя в коридоре неподалеку от своей комнаты. Красные глаза на долю секунды блеснули в тени вокруг стен, а затем я снова остался один. Ошеломленный, я вернулся в комнату, упал на кровать и уснул без сновидений.
Калибан погиб, но все же он жив. Он здесь, в этом месте. В ваших сердцах.
Видение исчезло, и Лютер оказался один. Как он и подозревал, его рассказу не придали значения; Азраил ушел. Послышались звуки — потрескивание пламени, удар клинка о клинок, звон оружия и крики воинов, которые, казалось, преследовали кого-то из его апокалипсических видений.
Дожидаясь момента, когда видение окончательно рассеется или когда его вновь поглотит поток мыслей в стазисе, Лютер осматривал камеру. Он видел только тени, которые отбрасывали мерцающие факелы в канделябрах, но больше ничего: ни темных силуэтов, ни пристальных красных глаз во тьме…
Дверь все еще была открыта.