— Ты о чем это?
— Ну, просто мне кажется, что тебе не мешало бы быть поосторожнее, когда ты стоишь перед студентами, друг мой, — сказал брат Ульрих. — Профессор Карлштадт сообщил о тебе что-то секретарю курфюрста. Я случайно краем уха слышал, как он докладывал об этом ректору. Оба намерены глаз с тебя не спускать.
Мартин пожал плечами:
— А что они могут сделать? Я учу по Священному Писанию. По-моему, Андреас Карлштадт с таким же успехом может жаловаться на апостолов Петра, Иакова и Иоанна. — Он положил письмо в кожаную папку и принялся собирать книги и пергаменты, которые нужны были ему для очередной лекции. — А также на Моисея, Исайю, Аввакума… — Он выгреб из выдвижного ящика перья, чернильницу и баночку с песком. В ящике оказались также осколки песочных часов в свинцовой оправе, четки из блестящего янтаря и объемистая связка ключей от всех основных дверей университета.
Брат Ульрих смотрел, как Мартин бережно обтирает каждую вещь краем рясы и кладет обратно в ящик. Тщательность, с которой Мартин наводил порядок, насторожила его.
— Упорство гуманистов нанесло тяжелый урон позициям доминиканцев в нашей империи, — брат Ульрих вновь вернулся к теме письма из Эрфуртского университета, которое тем временем уже было погребено под грудой фолиантов. — Но ведь и кое-кто из наших епископов лишился поддержки народа и князей. И они сделают всё, чтобы исправить эту ошибку.
Мартин, оторвавшись от книг, в раздражении повернулся к брату Ульриху. Он прекрасно знал, что опасения Ульриха не беспочвенны, спорить с мнением сильных мира сего было опасно. Часто достаточно крохотной искорки, чтобы разгорелся большой пожар. Но неужели из-за этого он остановится на полпути?
— Пойдем, брат Ульрих, — сказал он наконец, открывая дверь в коридор. — Послушай сначала мою лекцию, а мозги вправлять будешь мне потом.
Через час Мартин и брат Ульрих встретились в лекционном зале университета, где в ожидании объявленной лекции к тому времени уже собрались десятки студентов, магистров и даже кучка горожан.
Помещение было жарко натоплено и настолько переполнено, что брат Ульрих с большим трудом нашел свободное местечко. Со вздохом втиснулся молодой монах на скамью в самом конце зала и, сложив руки на коленях, приготовился слушать.
В это же время на верхней галерее, в конце зала, расположились несколько почтенных господ. Хотя они всячески старались остаться незамеченными, брат Ульрих тут же обратил на них внимание. Всё это были важные сановники. Среди них оказался не только профессор Карлштадт, но и элегантно одетый вельможа, глаза которого холодно и оценивающе взирали на публику. Это был Георг Спалатин, секретарь курфюрста. Ульрих поднял руку, обращая внимание Мартина на этого тайного наблюдателя. Именно сегодня его друг не имел права допускать ошибок, потому что присутствие секретаря курфюрста Фридриха могло означать только одно: он намеревается представить своему начальнику подробный отчет о лекции.
Мартин едва заметно улыбнулся Ульриху, но было неясно, понял ли он предостережение своего собрата по ордену. Он спокойно облачился в отороченную мехом мантию, которую до того держал на руке, и неторопливо, ровным шагом, прошел через пахнущий кожей и меловой пылью зал. Свежевымытые доски пола заскрипели под его ногой, когда он поднимался по ступенькам к кафедре.
— Когда я был монахом, — начал он после небольшой паузы, — я был убежден, что ряса и наплечник сами по себе придают мне святость. Каким самоуверенным простачком был я тогда!
Кое-кто из студентов засмеялся. Лекция обещала быть интересной. Брат Ульрих опустил глаза и затаил дыхание.
— Но вот я получил степень доктора теологии, и я опять было подумал, что мех моей мантии сделает меня мудрым… Что ж, Господь говорил однажды устами осла, отчего же Ему не повторить этот опыт? Но сейчас я как на духу скажу вам, что я об этом думаю. Кто из вас бывал в Риме?
Один студент поднял руку. Мартин знал его. Молодой человек был родом из Нюрнберга и происходил из благородной патрицианской семьи. Он всего несколько месяцев жил в Виттенберге и намеревался завершить здесь свое образование.
— А покупали ли вы индульгенцию, мой юный друг? — спросил его Мартин с серьезным лицом. Он расстегнул меховой ворот мантии и шумно вдохнул воздух. — А вот я — покупал. Один серебреник упал на весы какого-то крайне деловитого монаха, и, когда чаша весов опустилась, мой дед, словно с помощью катапульты, был выброшен из бездны чистилища. А за двойную цену я мог бы выручить еще и бабку, и дядю своего. Но нижайше простате меня, господа, монах обязан соблюдать обет бедности! У меня просто-напросто денег не было, чтобы за них заплатить. Так что моим родственникам пришлось и дальше гореть в огне.