— Этот монах безусловно еретик, — произнес он после напряженного молчания. — Мое чутье еще никогда меня не обманывало, ваше высокопреосвященство. — С перекошенным злобной усмешкой лицом он обошел пылающую жаровню и встал возле кресла своего духовного наставника. — Полученные нами указания были более чем однозначны: либо он отрекается, либо…
Кардинал неожиданно вскочил, словно укушенный тарантулом.
— Не вздумайте мне тут еще лекции читать, Джироламо! — оборвал он легата и, грубо оттолкнув его, ринулся к двери. — Видит Бог, за последний час я наслушался вдоволь и услышал гораздо больше, чем мне бы хотелось.
Мартин, фон Штаупиц и Алеандр, застыв на месте, смотрели ему вслед.
Тем же вечером Иоганнес фон Штаупиц поспешил навестить Мартина в его келье, чтобы обсудить возможные последствия встречи с кардиналом.
К безграничному удивлению Мартина, ни слова упрека не слетело с губ старика. Молча наблюдал он за тем, как Мартин собирает свои скудные пожитки и увязывает их в узел из грубой серой холстины.
— Ну? — прервал Штаупиц через некоторое время его молчание. — Что скажешь?
Мартин вздохнул. Перед викарием не было смысла строить из себя обиженного, и именно поэтому Мартин не смог удержаться от иронии:
— Все зависит от того, что вам угодно будет услышать, ваше преподобие, — сказал он. — Я был вежлив, даже подобострастен. Согласен, темперамент не дал мне сдержаться, но, во всяком случае, я старался не говорить дерзостей. Хотя меня очень возмущало то, как кардинал обходился с некоторыми словами Христова учения, словно они не стоят и пергамента, на котором написаны. — Он умолк и посмотрел в щель между створками окна, где трепетало пламя сальной свечи. — Понимаете, ваше преподобие, кардинал и этот Алеандр настаивают на ius divinum, на божественном праве. При этом Папа, самое большее, правит по законам ius humanum, а это право не опирается на учение Господне. Нет, человеческое право можно изменить в любую минуту!
Фон Штаупиц страдальчески закрыл глаза. Потом шагнул к Мартину и прижал его спиной к холодной каменной стене.
— Да понимаешь ли ты, что сейчас это не имеет никакого значения?! — прокричал он. — Ты ведь оскорбил кардинала, и его любимчик, этот Алеандр, теперь из кожи будет лезть, чтобы загладить свою вину. Раз ты отказываешься отречься от своего учения, они тебя этой же ночью предадут в руки инквизиции.
Мартин угрюмо молчал. Ему было совершенно ясно, что допрос прошел хуже некуда. Он до самой последней минуты надеялся, что Каэтан, который слыл ученым человеком, поймет его и прислушается к тому, что его тревожит. Но теперь он должен был признаться себе, что посланцы Рима совершенно не намерены добиваться выяснения истины в теологическом диспуте. И если он не отречется, то сам себе подпишет смертный приговор.
— Ты не намерен еще раз встретиться с кардиналом? — спросил викарий, заранее зная ответ.
Когда Мартин отрицательно покачал головой, он тяжко вздохнул и велел ему встать на колени. Произнеся над склоненной головой Мартина несколько латинских формул, он освободил его от всех обетов, которые некогда принял Мартин, будучи монахом ордена августинцев.
Мартин поднялся с колен, и слезы отчаяния хлынули у него из глаз. Вот и захлопнулась навсегда дверь в его прошлую жизнь. Мысль об этом терзала его. Но, отчетливо ощущая, что теряет ту защищенность, которую обеспечивала ему монастырская жизнь, Мартин в глубине души почувствовал умиротворение и благодарность. Он был убежден, что фон Штаупиц принял верное решение. Главный викарий ни минуты более не мог оставаться его настоятелем, ибо в противном случае церковные законы предписывали ему выдать подозреваемого в ереси сразу же, как только Папа или кто-либо из его посланников потребует от него этого. Кроме того, с этой минуты Мартин больше не обязан был следовать строгому обету послушания. Он был волен проповедовать свое учение, пока его не схватят.
— А теперь поторапливайся, — тихо сказал старый монах. Он открыл скрипучую дверь, ведущую из гостевых комнат на скудно освещенную лестницу. — Тебе придется исчезнуть из Аугсбурга раньше, чем слуги епископа начнут тебя искать. Если я правильно понял взгляд Джироламо Алеандра, то кое-кто из его ищеек уже наверняка на пути сюда.
Он решительным движением отодвинул в сторону своего ученика и быстро погасил пламя свечи, зажав маленький огонек между пальцами. Внизу, у стены дома, Мартина уже поджидал конюший. Он подвел ему оседланную лошадь, молча вложил в руку поводья и через мгновение исчез за углом.