— Я не представлял себе, что ты расколешь этот мир, а может быть, и создашь новую Церковь, — тихо сказал фон Штаупиц. Он тяжело вздохнул и поспешил закончить свою работу.
Тем временем стало уже совсем темно. Внизу, под окнами, переговаривались какие-то люди. Фонари, которые они держали в руках, отбрасывали причудливые тени на белые стены комнаты.
— Вот ты и готов, Мартин! Теперь, во всяком случае, ты не явишься к императору как разбойник с большой дороги.
Викарий снял с плеч Мартина белую простыню и подал ему полотенце, чтобы тот стер с лица остатки мыльной пены.
Большой зал епископского пфальца, отведенный для официальных заседаний и слушаний рейхстага, сиял в свете множества факелов и восковых свечей. Маленькие глиняные светильники, пламя которых источало аромат благовоний, создавали легкую голубоватую дымку, на фоне которой четко выделялось обтянутое красным бархатом кресло императора, стоявшее на некотором возвышении, над креслами князей и церковных сановников.
Пажи и слуги проворно взбирались по приставным лесенкам, спешно закрывая голые стены фламандскими гобеленами, несли серебряные подносы с фруктами и серебряные кубки с вином. Но даже эти попытки оживить суровую обстановку перед визитом императора не могли разрядить ту грозовую атмосферу, которая, подобно тяжелой черной туче, висела под закопченными сводами, витая среди балок над деревянной галереей. Когда князья рассаживались по своим местам, напряжение в воздухе достигло предела.
Мартин в сопровождении герольда Штурма, брата Ульриха и рейхсмаршала с трудом пробирался сквозь толпу. В коридоры дворца набились сотни людей. Большинство из них прибыли сюда, чтобы приятно провести время. В основном это были знатные люди, которым в зале не нашлось места, да любопытные богатые дамы в шелках, ожидавшие начала увеселений и банкета. Для них рейхстаг означал желанное развлечение среди однообразия повседневной жизни, к тому же можно было поглазеть на суд над известным всему миру еретиком. Здесь же были слуги епископа, чиновники имперской канцелярии, а также писцы, которые, заложив за ухо гусиные перья, сновали вниз и вверх по лестницам с важными бумагами в руках.
Подавленный таким столпотворением Мартин с трудом пробирался вперед. Сердце его начало бешено колотиться, когда он проходил мимо шеренги свирепых стражников. По загорелым лицам и черным глазам было нетрудно угадать в них испанцев. Хотя родиной императора были Нидерланды, он любил окружать себя испанскими рыцарями и солдатами. И если к немецким подданным он относился с крайней осторожностью, то испанцы пользовались почта безграничным его доверием.
Грубыми окриками стража отгоняла толпу в сторону. Раздался пронзительный женский крик, когда алебарда одного из солдат ткнулась даме в локоть. Ее кавалер, светловолосый юнец, в ярости схватился за кинжал с рукоятью из слоновой кости, висевший у него на поясе.
Мартина оттеснили от его спутников и втолкнули в какую-то холодную каморку, где, кроме скамьи для коленопреклонений да трех табуретов, больше ничего не было. Маленькое оконце закрывала кованая решетка с прутьями в виде извивающихся змей.
«Ждите здесь», — сказал герольд Штурм, посовещавшись со стражниками и придирчиво осмотрев помещение. Двое испанцев немедленно встали на страже у приоткрытой двери. Мартин отступил в глубь каморки. Он почувствовал болезненную пустоту в желудке и горько пожалел, что отказался от заботливого предложения Ульриха взять с собой немного хлеба.
С башни собора донеслись глухие удары колокола. Мартин насчитал четыре удара Он опустился на табурет и вновь стал проговаривать про себя ответы на предполагаемые вопросы — вместе со своими друзьями он готовил их прошедшей бессонной ночью. Император, насколько Мартину было известно, не благоволил к нему. Он согласился на это слушание против своей воли, только потому, что князья, и прежде всего Фридрих Саксонский, добились от него этого обещания. Карл ставил защиту интересов Рима превыше всего, а имперские князья были заинтересованы в том, чтобы их собственные позиции ни в коей мере не пострадали. С виду они рьяно выступали в защиту прав своего гражданина, но что, если они при этом вступили в тайный сговор с императором?
Когда раздался шестой удар соборного колокола, герольд Штурм, появившийся в сопровождении вооруженных испанцев, оторвал Мартина от его мыслей. «Пора, доктор, — объявил герольд бесстрастным голосом, как делал это всегда в официальных случаях. — Пойдемте!»