— Вы навлечете проклятие на свою голову, если нарушите распоряжение о свободе и безопасности еретика. Ни о каком убийстве я и слышать не хочу!
— Значит, вы собираетесь позволить Лютеру спокойно улизнуть?! — не унимался фон дер Эк. — Подумайте, вы упускаете последнюю возможность расправиться с ним. Кто знает, является ли эдикт императора законным…
— Что вы имеете в виду?
— Ну я немножко разбираюсь в юридических делах, мой господин. Его Величество намеренно затягивало дело с объявлением Лютера вне закона, пока не закончился рейхстаг и часть князей не разъехалась.
Алеандр задумался. То, что говорил этот человек, казалось убедительным. Будут ли люди следовать решению императора, если оно принято без их согласия? Надо действовать незамедлительно, решил Алеандр, иначе его планы опять провалятся.
— С Лютером может случиться какое-нибудь несчастье, — заговорщически прошептал фон дер Эк. — Ехать в повозке через всю страну очень опасно. Как только дело будет сделано, вы лично отпустите грехи всем исполнителям. — Он ухмыльнулся. — Или ваши подручные просто купят себе индульгенции!
Ах, с каким удовольствием ударил бы сейчас Алеандр этого мерзавца! Его подлая душонка была отвратительна, но следовало признать, что при определенных обстоятельствах и она могла сослужить Риму полезную службу. На мгновение легат задумался и вдруг, резко развернувшись, бросился вниз по лестнице: нужно было срочно послать гонца к императорскому герольду Каспару Штурму.
ГЛАВА 16
Отъезд Мартина из Вормса был поспешным. Вскоре после того как было объявлено о завершении официального слушания дела, двое чиновников имперской канцелярии постучались в двери его комнаты. Вежливо, но твердо чиновники сообщили Мартину, что он объявлен вне закона и должен немедленно вернуться в Виттенберг.
— У вас есть три недели, чтобы исчезнуть, — сказал ему один из чиновников с равнодушным видом. — После этого срока ваша жизнь в империи не будет стоить и ломаного гроша!
У Мартина не оставалось времени, чтобы попрощаться со всеми, кто приходил к нему здесь, в Вормсе, чтобы поддержать его или побеседовать на богословские темы. Он успел только послать депешу Спалатину. На следующий день он выехал из Вормса в сопровождении брата Ульриха и кучера.
Первая остановка была намечена в Оппенгейме, маленьком городишке на Рейне. Мартин выбрал его потому, что очень не хотел пользоваться гостеприимством епископа Майнца. Люди, встречавшие его повозку у городских ворот, были радушны и предупредительны. О лошадях сразу позаботились, а путников проводили на постоялый двор, где возле теплого очага они могли вдоволь насладиться пивом и отдохнуть. На следующее утро к ним ни с того ни с сего ворвался герольд и по непонятным причинам стал их торопить.
Брат Ульрих посматривал на него со все растущей тревогой. Штурм был немногословен и, казалось, исполнение своего долга считал делом жизни. По дороге в Вормс он говорил только в случае крайней необходимости. Но теперь Ульрих с удивлением стал замечать, что герольд упорно ищет случая побеседовать со своим подопечным. Уже несколько раз случалось, что Мартин покидал удобную повозку и скакал вместе с герольдом вперед, якобы для того, чтобы разведать дорогу.
Когда через несколько дней они добрались до Айзенаха, брат Ульрих заговорил с Мартином об этих странностях в поведении герольда.
— Остерегайся его, Мартин, — умоляющим голосом сказал он своему другу. — Здесь явно что-то не так.
Мартин удивился:
— Что ты имеешь в виду?
— Господи, это же ясно, как божий день, — со вздохом сказал Ульрих.
Он был бледен и выглядел очень утомленным. Он устал от тарахтения повозки, которая не пропускала ни одной ямы на дороге, но мучило его кое-что поважнее. Как только город остался позади, а лес становился все мрачнее и гуще, монаху стало казаться, что непременно должно случиться что-то плохое. Мартину грозит опасность. Смертельная опасность. Почему, ради всего святого, он ведет себя так, словно они простые паломники?!
Тем временем совсем стемнело. Фонарь, висевший на облучке шаткой повозки, позволял лишь смутно угадывать дорогу. Мартин принялся напевать какую-то песенку, но при всей своей музыкальности все время сбивался и начинал сначала. «Ага, значит, он все-таки волнуется, — подумал Ульрих почти с облегчением. — Наконец-то он почувствовал, что мы…» Мысль свою он додумать не успел, ибо то, что затем последовало, застало врасплох и его, и кучера.
Из-за кустов послышался топот приближающихся лошадей. Несколько всадников в латах продирались сквозь заросли. Они были вооружены до зубов. Очень скоро они окружили повозку. В свете их факелов застывшие от ужаса лица путешественников казались призрачными. Между искривленных стволов и сучьев заплясали кривые тени.