— Есть хочешь?
Лютик кивнул.
Торувьель развернула чистую тряпицу, достала хлеб и подсохший кусок сыра, и аккуратно настругала ломти внушительным острым ножом.
— Воды я не взяла, — сказала она, — там грязная вода. А тут есть родник меж камней. Буквально в двух шагах. Слышишь, как поет?
— Да, — сказал он, — слышу.
Они помолчали.
— Что, — спросил Лютик, прожевав кусок, — твои так и не пришли?
Она молча покачала головой.
— Ну, еще придут. У тебя полно времени. Целая вечность.
— Thaess aep.
— Молчу-молчу.
Она, охватив колени руками и опустив на них подбородок, какое-то время рассматривала зеленый холм. Потом подняла голову.
— И что ж ты теперь будешь делать, Taedh?
— Что делают барды? Буду петь… Сочинять новые песни. Ночевать по чужим домам. На постоялых дворах. Как всегда…
— Знаешь, — сказала она, — если петь дуэтом… обычно дают больше.
— Ну… в общем, да.
— Как ты посмотришь на то…
— У тебя слуха нет, — очень серьезно сказал Лютик.
Она раздула ноздри и свирепо поглядела на него.
— Ах ты…
Он усмехнулся.
— Cáelm, Sor’ca. Не горячись.
— Ты пошутил, да? — нерешительно сказала она.
— Слава небу. Наконец-то. Ну да, пошутил. Конечно, если петь вдвоем, дают больше. Знаешь дуэт Цинтии и Винтревена?
Она помотала головой.
— Сегодня вечером разучим.
Он встал, и подождал, пока она увяжет в узелок еду.
Повернулся к зеленому холмику.
— Va faill, Эсси, горлинка. Пойдем, Торувьель. En’ca digne. Пойдем дальше.