— С чего ты вообще об этом заговорил?
— Птичка на проводе шепнула, что Гончий сходил с ума и подозревал, что сын не его. — Вот я тебя и спрашиваю, кто отец ребёнка?
— Тим… — начинаю, но Сергей перебивает грозным рыком:
— Не смей мне лгать! НИКОГДА!
— Чшш, — кошусь на сына, который из-за нашей ругани начинает шевелиться и кряхтеть.
— Ты ему изменяла? — не унимается Лютый и бросает новый вопрос в лоб. От возмущения хапаю воздух:
— Как ты…
— С кем? — напирает Сергей.
— Ты… ещё больший козёл, чем он! — плююсь в сердцах. — Но он хотя был мне мужем, а ты…
— Их, что много было? — на своей волне опешившее Лютый.
— Только раз! — а вот теперь во мне возмущение бурлит. — С тобой! — припечатываю значимо.
Сергей бледнеет, взгляд становится рассеянным, ноздри нервно трепещут:
— Он не может быть моим, — с каким-то недоверием мотает головой. — Он ведь не мой?
— Когда ТАК задают вопрос, становится понятно, что желают услышать только один ответ. Что ж… — цежу сквозь зубы, преисполненная негодованием. — Нет! Артём не твой!
— Ты играешь на моих нервах? — прищуривается Лютый, словно не замечая, что малыш уже хнычет.
— Нет. Ты спросил, я ответила. Не хочешь слышать имя Тимура, тогда всё просто — это мой сын! А теперь, прости, — чеканю зло, огибая койку, чтобы подойти к сыну с его стороны, — мы разбудили Артёма! Я просила быть тише, а ты всё равно рычишь так, что он проснулся.
Но дойти не успеваю — Лютый хватает меня за руку и рывком тянет к себе:
— Мой? — глаза в глаза и так близко ко мне, что удушливо хватаю воздух:
— Отпусти! — накатывает чистейшая паника. — Не смей! — сипло, уже отравясь ароматом парфюма Лютого, а от него пахнет до умопомрачения вкусно. Сердце дико скачет. Боюсь до икоты, что он не послушает и… поцелует! Ещё больше, что не поцелует, а ведь я этого так хочу… До спазмов в животе, слабости в ногах, помутнения в голове.
И уже когда его губы почти касаются моих, а я нагло ворую его дыхание, едва не умирая от томления и трепета, Артём кричит с надрывом и Сергей меня отпускает толчком.
Торопливо отступаю. Беру сына на руки, прижимаю к себе, как спасение… барьер между мной и Лютым! Очень надеясь, что он не выдержит детского плача и сбежит!
Но я ошибаюсь!
Лютый не уходит, и пока переодеваю и успокаиваю сына, он на меня смотрит с каким-то задумчивым интересом.
— Неужели так сложно признаться? — наконец нарушает затянувшееся молчание Сергей, но в этот раз тихо, явно не желая опять разбудить малыша, который затихает на моих руках.
— Правда никому не нужна! — отзываюсь чуть слышно.
— Это ты так решила? — с надломом хмыкает Лютый.
— Я за мужем! У тебя есть жена! Да и зачем тебе я? Зачем тебе себя обременять ненужным ребёнком? А Тимур если и догадывался, всё равно принял его, как своего.
— Кто сказал, что ты мне не нужна? — изумляется Лютый. — Откуда глупое утверждение, что мне и ребёнок не нужен?
Нервно выдыхаю:
— Мы с тобой когда-то давным-давно разговаривали на тему семьи и детей, и ты проронил мысль, что дети при твоём образе жизни — это обуза. Слишком много хлопот!..
— Не будь дурой, Варя! — шикает гневно Сергей. — Редкий мужик хочет брака и детей! Но это не значит, что если подобное случится, они все как один, от них отказываются, — вновь переходя на повышенный тон Сергей, но только малыш начинает кряхтеть, Лютый благоразумно понижает голос: — Если бы я знал…
— Ничего бы не изменилось, — не даю договорить. — Я была по-прежнему женой Тимура. И он по-прежнему меня не отпускал! Я сделала то, что посчитала лучшим для малыша. По крайней мере, я так думала…
Сергей молча качает головой и безмолвие порядком затягивается.
Нервы щекотит.
— Когда же ты меня услышишь, Варь? Захочешь выслушать?
Глава 50
Варя
Стыдом обжигает лицо, прячу взгляд, утыкаюсь носом в малыша и несколько секунд их дышу, чтобы набраться смелости и вновь посмотреть на Лютого.
— Я не женат! Овдовел в том же году, когда мы… — запинается. Да и не требуется говорить. — Я тогда ушёл, — кивает, намекая на памятный звонок в единственную нашу ночь. — Звонили из больницы. Моя жена загремела к ним с воспалением лёгких, но ей диагностировали рак. Мы полгода сражались за её жизнь, но, увы, рак был прогрессивным и не операбельным, и Алёна быстро сгорела.