Не очень понимаю запутанность его ответа, поэтому уточняют:
— Ты ему поможешь?
— Я ему сделаю деловое предложение, разумное, верное… И если он его примет, у вас будет шанс остаться на плаву.
— Как же ты любишь усложнить, — ворчу недовольно, кусая губу. — Мне важно знать… — сбиваюсь с мысли, — просто пообещай, что с моими родителями ничего не случится.
Лютый молчит, я не выдерживаю напряжения:
— Я знаю, что не имею права просить что-либо, — заранее признаю, что требую много… и того, что он гарантировать стопроцентно не может, но я ему доверяю! Всегда доверяла, и сейчас мне жизненно необходимо услышать от него заверенное «клянусь!». — Серёж, я очень люблю своих родителей. Не хочу, чтобы они пострадали от разборок из-за махинаций Тимура. И ему… нужна твоя помощь…
— А тебе? Тебе нужна моя помощь?
— ДА! Знаешь ведь, чего мне стоило…
— Нет, не знаю, Варь. Ты меня избегаешь! Ты меня не ищешь. Ты не звонишь…
— Сейчас позвонила, — убито шепчу. Закрываю глаза с упавшим сердцем. Он переходит на личное, душевное… я этого боюсь…
— Значит, я удобен, когда у твоей семьи очередные проблемы? Обо мне вспоминаешь, когда горит? Я спаситель для Вари? На большее не тяну? За меня не боишься?..
Умолкаю, глаза жжёт… Губы дрожат, молчу — страшусь, что голосом выдам, что реву… Не знаю, что считывает в этом безмолвии Лютый, но чеканит:
— Я обещаю сделать всё, что смогу! И я… Я всё ещё тебя люблю.
— Я тоже… — рыдаю в трубку, но слышат это быстрые гудки… Лютый уже сбросил звонок, не прощаясь и не дожидаясь моего ответа.
Глава 40
Варя
Мне так горько, больно и тошно, что рыдаю всю ночь…
Утром мать ахает в ужасе, когда заглядывает ко мне, чтобы позвать на завтрак.
— Варь… — сдавленно выдыхает, мягко тараня дверь в комнату. — Милая, что случилось…
— Всё нормально, — остаточно всхлипываю, нечаянно мазнув взглядом по зеркалу в прихожей.
Мешки под опухшими, красными глазами… Лицо мятое, заплывшее. На голове колтун.
— Ну же, доченька, расскажи, — обнимает мама и гладит по спине.
Меня не отпускает безысходность и боль.
Слёзы по-прежнему душат.
Нехотя, слово за слово… пересказываю ей телефонный разговор. Мама пытается меня успокоить, но не выходит. Я ещё сильнее рыдаю:
— Он… не может любить такую идиотку как-то я!
— Может!
— Я ему столько раз отказывала, я Гончего выбрала…
— Бывает, это жизнь…
— Я ведь даже ему не сказала: «Спасибо», — захожусь всхлипами постистеричного синдрома. — Он… любит, мам, до сих пор меня любит!!! За что??? Я ведь ему жизнь испортила! Я ему больно делаю… И он жена-а-а-т! — опять накатывает.
— Тшш, моя хорошая, — словно маленькую девочку, укачивает в своих объятиях мама, уже усадив на постель. — Всё в кучу — и кони, и люди. Нужно решать вопросы по ходу… а не сгребать в одну проблему. Он поможет, раз сказал, — кивает мама, меня поглаживая по голове. — Этот мужчина нас ни разу не подводил. Помогал, даже когда ничего не обещал. Отдавал, ничего не требуя взамен! Любит — потому что любит, этого не изменить, так сердце решает! А тебя — потому что ты хорошая! Он сразу это понял! Ты бескорыстная, честная, милая, красивая, душевная. Да — наивная. Да — молодая! Да! Пугливая, но делаешь больно не со зла! Ты хочешь как лучше, а получается… как всегда, — невесело подытоживает мама. — Просто нельзя всю жизнь бояться и бегать. Нельзя отвергать, позволяя любить. Ты должна быть сильной! Ты должна решиться и поговорить с Тимуром…
— Он… — запинаюсь, ведь всех ужасных подробностей нашей с ним жизни не говорила. Скрывала, страшась за жизни родителей. И за Лютого боялась…
Откуда знать, и как поведёт себя обезумевший Гончий?
Не дай бог киллера наймёт всех порешить!
— Мам… он не поймёт, — категорично качаю головой. Чуть отстраняюсь, смотрю глаза в глаза: — Он… страшный человек, — шепчу с упавшим сердцем. — Настолько, — голос дрожит, — что я уже похоронила себя при жизни, потому что он не даст свободы… скорее убьёт меня!
— Варюш, — осторожничает мама, — он тебя…
— Я не хочу вдаваться в подробности, — кивком даю понять, чтобы не старалась меня развести на большее. — Но с ним не договориться! Я не жалуюсь… Дико не хочу чтобы Сергей страдал. Лучше пусть мне ещё перепадёт на долю.