— Если мне не доверяете и волнуетесь за дочь, засекайте… Всего две минуты!..
Родители стреляют в меня глазами, папа кивает…
Хлопает дверца, отрезая нас с Тимуром от всех.
— И что ты хотел? — защитным жестом складываю руки на груди и упрямым ребёнком уставляюсь в боковое окно.
Темно… народу немного, машин тоже, что бывает здесь крайне редко. Если только в такой поздний час.
— Мне очень жаль, — на удивление мягко начинает Тимур, сидя напротив и не делая попыток придвинуться, коснуться. — Я вспылил… Но причины есть! Здесь творится чёрте что! Я… на пороховой бочке. Дышу, ожидая худшего, так что тебе не стоит оставаться рядом со мной!
Перестаю дуться, настороженно уставляясь на Тимура. Играет или правда?..
Судя по его серьёзному выражению лица — дело дрянь.
— Думаешь, держать меня на стороне вариант? — тихо озвучиваю мысль.
— Мне так спокойней, — кивает Гончий.
— Тим, — пытаюсь достучаться до его здравомыслия, — но если они настолько могущественные, то рано или поздно захотят воздействовать на тебя через меня. А когда кинуться — найдут на любом краю света. И что тогда будешь делать? А я?.. Тем более, я не хочу подставлять родителей. Если проблемы у нас, они не должны коснуться их!
Тимур молчит — хмурит брови, поджимает губы да так, что желваки ходят вверх-вниз.
— В чём-то ты права, — минутой погодя соглашается. — Но и я не защитник, — виновато с надрывом. Тянется ко мне… пленяет руками мою ладонь. Мягко, нежно, словно боясь спугнуть. Но крепко, чтобы и вырваться не могла. А я попытку делаю — не агрессивно, так, чтобы чувствовал — я ещё в сомнениях.
— Ну же, прости, — верно считывает мой жест Гончий. — Я правда боюсь тебя потерять. Ты и малыш, всё что у меня осталось… ценного!
Поднимаю на него глаза, хотя упорно смотрела на наши руки, во рту до сих пор горечь, но я киваю:
— Тогда не отталкивает то, что у тебя, как ты говоришь, осталось «самого ценного». Вспомни, как ты обижаешь меня! Как пренебрегаешь мной! Как безответственно ты обращаешься с деньгами. И как ты рискуешь всем!
— Тебе обязательно мне это напоминать? — прищуривается Гончий.
— Для пользы дела — да! Я и так много тебе прощаю. Так что не поступай со мной и сыном, как с ненужным хламом. Мы живые! И если жить без денег можно, то без нас… тебе смысла жить больше не будет!
— Этого я боюсь больше всего на свете, — выдыхает опустошённо Тимур.
Впервые я ему вот так отчаянно верю!
Но мысль, что у нас и правда могут наладиться отношения, вышибают из головы звуки расстрельной очереди…
Глава 41
Варя
Визг колёс…
Следом меня оглушает дробный скрежет металла, словно в машине пробивают множество дырок, наспех делая решето.
Фоном раздаются женские визги и мужские крики.
Хаос, суета гвалт голосов…
Новая очередь…
Машина, крякнув, оседает.
А мой бок обжигает чем-то острым и пронзительно болезненным.
Мне бы заорать, но только сдавленно выдыхаю, в глазах меркнет.
Последнее что помню, мужа…с искажённым от ужаса лицом, он кидается ко мне, накрывая собой.
Прихожу в себя с тяжестью в теле и туманом в голове.
Смаргиваю сон и пытаюсь сообразить, где я и что происходит.
Вокруг светло.
Судя по пеликанью приборов — я на койке в больничной палате! Под капельницей. Что-то мешает свободно дышать.
Неподъёмной рукой смахиваю с себя маску и делаю жадный глоток.
Перед глазами вновь мелькают тёмные пятна, голова начинает кружиться.
— Кто-нибудь! — хриплю с надрывом. Во рту сухо, глотку дерёт, захожусь кашлем. На всю палату оглушительно пищат приборы.
Ещё немного и сдохну от этой какофонии, но спасает медсестра, вбежавшая в палату:
— Нет, нет, нет, — чистит, тормозя мою попытку сесть. — Вы очень слабы.
— Где… что…
— Не волнуйтесь, — настаивает успокоиться женщина, — и не вставайте. Вам нужно лежать!
— Что случилось? — предпринимаю новую попытку узнать подробности, но голос словно не мой, хриплый, низкий.
— Сейчас придёт доктор и всё расскажет, — укладывает меня обратно медсестра. И пока проверяет показания датчиков, в палату стремительно входит мужчина лет пятидесяти. По виду — доктор.
— Очнулись? Ну вот и отлично, — скупо улыбается он. — Вы нас испугали, Варвара Константиновна.