Ахнув, я изогнулась, когда любовник вошёл в меня болезненной длиной упёрся прямо в матку, и острая боль скосила меня, я хотела завалиться набок и соскочить с этой кувалды. Но не тут то было. Оборотень ухватил меня за волосы и натянул в прямом смысле слова, закинув мою голову назад. Я открыла рот уже не в состоянии издать ни звука, стала задыхаться. Я гибкая, могу стать на мостик, но тут от меня требовали чего-то сверхъестественного, насильно заворачивали в удушливую позу. Он ухватил моё лицо ладонями и закинул голову, стал целовать в лоб и волосы. Соскочить с его члена в этот момент я не смогла, крепко пришпилил, глубоко входил и, при резких толчках, старался выходить чуть-чуть.
Я начала дёргаться, протрезвев окончательно. Он опустил меня и лапой пригвоздил голову к постели, хорошо, что это была моя чистая куртка. Я стояла к верху попой не способная пошевелиться. Убрав руку, он положил на мою голову ногу. Это уже походило на зверское изнасилование. Задыхаясь и закидывая руки за спину, в немощной попытке скинуть с себя животное, я всё-таки нашла в себе силы и заорала во всё горло:
— Больно!!!
Всё закончилось по первому моему требованию, стоило ли столько терпеть. Он не вышел до конца, но и не пытался пробиться к моему горлу через вагину. Большая головка натирала стеночки внутри, я приняла более удобную позу. Больше меня он не заламывал, и я, воспользовавшись моментом, соскочила с него, перевернувшись на спину.
Внутри все болело, и было тяжёлым. Взгляд уперся в член, что так жестоко со мной поступил. Сейчас отказывать от секса совсем не хотелось, но что б вот так, тоже перегиб. Я потянулась к своему странному любовнику. Уложила руки на его торс и поцеловала. Его лапы ухватили мои груди. Соски вдруг сцепило болью, он зажал их между своих когтей.
Я дёрнулась, но в ответ получила рык. Зверь оскалился, показав клыки, и мне пришлось замереть. Быстро ж я протрезвела. Закрыла глаза, из которых от боли полились слёзы.
— Не надо, — умоляюще простонала я.
Он отпустил, накренился к груди и лизнул, боль не прошла, но стала какой-то другой, от неё мышцы внутри лона сжимались, и хотелось секса.
Соски мои то лизал, то посасывал, то прикусывал. Я стала кричать, вцепилась в его мохнатый гребень на голове и принялась жестоко его рвать. Оборотень встрепенулся, а я вцепилась зубами в его мочку.
Боль стала сладкой, и когда он оторвался от многострадальных холмиков и сунул руку мне между ног, с нажимом проехался по клитору, я взорвалась невероятной волной тяжёлой, горячей. Зажала его руку между ног и вцепилась зубами в его плечо.
Реальность пропала, я полностью ушла в себя. Судороги ещё не закончились, как меня укрыло тело с острым запахом хвои. Он стал входить не на всю длину, но очень быстро, и я закричала, выгибаясь от волны, которая накрыла уже другим оргазмом — мышечным. Чтобы я не упала, оборотень воткнул в меня член до конца, задев матку и подарив маточный оргазм почти сразу.
Исчез свет, звук я перестала чувствовать запахи. Хлопая ртом, как рыба, не могла вдохнуть, так меня торкнуло. Оргазмы были умопомрачительные, доводящие тело до высшей точки наслаждения.
Потом, сквозь пелену бесчисленных волн, судорожно трясущих моё тело, я слышала, как ревёт и громко рычит мой любовник, явно изливая семя… прямо в меня. Не в силах была сопротивляться, и даже думать об этом было тяжело.
Я смогла трезво оценить ситуацию, только когда угли в печке окончательно потухли, а за окном стало светать. К тому моменту, моё многострадальное тело уже прекратило содрогаться через каждые пять секунд, я вздрагивала, но это были остатки угасшего пожара животной страсти. Я лежала на его груди, украшенной мохнатыми дорожками, и после каждого затяжного вздоха, его руки нежно проводили по моим плечам и бёдрам, словно успокаивая.
Это был самый улётный секс в моей жизни. Такое я никогда не забуду.
—Надо домой, — прошептала я.
Каким был жестоким зверь, напористым и грубым ночью с таким же старанием он был нежен и ласков под утро. Я только прикрыв глаза носом шмыгала, и медленно одевалась, когда он с неистовством вылизывал меня, и плечи, и руки, и всё лицо, он целовал мои бёдра, и насильно повернул, чтобы исцеловать пораненные его когтями ягодицы. А я упорно одевалась и все меньше оставляла для него мест, куда можно меня поцеловать. Только губы. Он приник к ним, опьяняя, и я снова захотела. Но разум восторжествовал, и затраханное тело уныло требовало небольшого перерыва.
— Проводишь? — я посмотрела в его тёмные янтарные глаза, он улыбнулся, погладив моё лицо ладонями. — Проводи, волк, свою Красную шапочку.