- Вырубаем их и за помощью, - сказал я.
- Да, погнали! - выдохнул Серёга, и мы стремглав понеслись на этих саботажников, не выполняющих элементарные нормы безопасности.
Штаны уже издавали даже свист. У Серёги надулись щёки от встречного потока ветра. Оба закинули подручное оружие на правое плечо, чтобы сразу с замахом бить. Но приключилась беда: мы не рассчитали расстояние, и противники встретили нас не спиной, а гордо расправленной могучей грудью.
- Разноси их! - крикнул Питонов.
Мы схлестнулись в неравной битве за возможность спастись и не стать жертвами безумного учёного. Я, как и планировал, ударил с плеча по "моему" шишкоеду, но тот предательски пригнулся, и всю мою мощь поглотил воздух. Пролетела дубинка - он сбил меня с ног и повалил в снег, куда я приземлился прямо на живот. Удачно вышло то, что моё полено чудным образом не выскочило у меня из руки, и я наощупь швырнул её с разворота ему в морду. Шикоед упал и закричал. Несмотря на то, что они должны были надышаться зловонием, разносившимся повсюду, и превратиться в медленных ленивцев, они сохраняли изумительную подвижность.
У Серёги всё было намного хуже. Его удобная коряга к тому времени валялась поодаль переломленная. Питонов вышел, что называется, с голыми руками на огромную гориллу, да ещё и с нехилыми такими клыками. Из-за этого казуса ему всё прилетали и прилетали оплеухи от огромного шишкоеда. Я подбежал сзади и хлопнул поленом по затылку, тот упал.
Вдруг из шалашиков начали появляться другие наши пленители. С каждой секундой количество их возрастало и возрастало. Вероятно, проснулись от крика поверженного мною шишкоеда, который выл уже пуще прежнего. Кто-то, ещё заспанный, сбил корзинку с запасами, и мне это напомнило о недавнем налёте белок. Показался вождь. Со свирепым и полным ярости лицом он схватил дубинку и, оскалив желтые зубы, растолкал всех, чтобы только достать нас первыми. Правый глаз открывался не полностью, отлежал, наверное...
- По коням! Лыжи бери! - ору я во всю глотку.
Мы тотчас метнулись к ним, подхватили и побежали к колеям, проделанным машиной Филинова. Меня раскачивает туда-сюда, как пьяного, надорванная нога горит, словно паяльник поднесли. Серёга вырвался вперёд. Вот он бросает лыжи на снег, щёлкает клеммами, плотно сжимает палки и рывком толкает себя лес, съезжая с поляны.
Я за ним. Кидаю лыжи, пробую вставить ботинки. Как вдруг мою и без того больную ногу пронзает что-то острое, ниже колена. Невыносимая боль. Я рухнул на землю, палки попадали рядом. Запрокинул голову. Вижу перевёрнутых, разъярённых шишкоедов, крутящие дубинки и тому подобные вещи. Картинка тускнеет, затем и вовсе испаряется...
Нагулялись
Прихожу в себя в карете скорой помощи, причём как-то быстро прихожу. Разом буквально. Визжит сирена, машину колбасит на ухабах. Видимо, едем ещё за городом. Лежу на носилках специальных таких, на которые больных таскают. Правая нога плотно забинтована, боли нет. Хорошо. Полусонное, расслабленное состояние. Рядом сидит Александр Тимофеевич с Сашкой и два человека в белых халатах. Кругом полно каких-то ампул, бинтов, шприцов. Справа стоит внушительный раздвигающийся ящик, обычно носимый с собой врачами на дом в случае вызова. Лежу полуголый, штанов нет, куртки тоже. Как в тумане нахожусь. Сашка с перекинутой через плечо лангетой иногда вздрагивает от своих же неосторожных телодвижений. Стёкла запотели, как будто кто-то намеренно дышал на них струёй тёплого воздуха. Вспомнилась шутка про похмелье...
"Смог, однако, Серёга! Я, когда "засыпал" думал, что не доберётся... Очень уж холодно было... Красавчик! Реабилитировался!".
- Дима, не переживай, всё в порядке, мы едем в больницу, засыпай, - ласково проговорила медсестра.
Я послушался больше не её слов, а свой истощённый и обмороженных организм, хотя, надо признать, слова тоже изрядно способствовали погружению в страну грёз.
Что снилось - не помню. Только маленькие обрывки недавних событий, то Серёга мелькнёт, то Филинов и с вождём обсуждают чего-нибудь. Толком ничего неясно. Однако мне показалось, что пребывал я в стране грёз слишком уж долго. Обрывки мыслей лились и лились, словно недавно открытый подземный источник. Под конец стало уже и вовсе невыносимо. Сны переросли в кошмары, и я чувствовал, что сильно ворочаюсь, ощущал мягкую и невероятно удобную кровать, по сравнению с той, которая была в корпусе на лыжной базе, не говоря об последнем моём лежбище - помойной яме.
Помаленьку начали протискиваться звуки, и я проснулся, чрезвычайно обрадованный прервавшимся кошмаром, где, как и раньше, ничего нельзя было разобрать. Больница. Это моментально понятно по капельнице около моей кровати, которая, между прочим, имела функцию регулировки угла наклона, чем впоследствии я не раз баловался, и по прозрачной трубке, отходившей от неё и заканчивающейся длинной иглой, вставленной мне в предплечье. Слева широкое окно выдавалось куда-то на улицу, причём довольно спокойную, ни единого звука не прорывалась сквозь него. По истине гробовая тишина. Подле моего ложа стоят два стула, сразу допёр, для кого они. Тем более, на одном висит мамина сумка, вечно расстёгнутая, за что отец часто ругал её, так как украсть из такой проще простого.
В палате никого, наверное, отошли по делам мои сиделки. Нога чешется жутко, этот зуд напомнил мне летний день, когда меня укусил большущий овод. Вот была мука! Две ночи силился, чтобы не сорваться и не расчесать до крови. В конце концов сорвался, о чём потом пожалел...
Так, хлопая ресницами и изучая обстановку, и провёл минут десять. Затем в комнату вернулись родители. Мать расцеловала, когда увидела, а отец по-мужски улыбнулся. Самые разнообразные вопросы посыпались, точно при выгрузке гравия из кузова грузовой машины. Отвечал плавно, будучи одурманенный лекарствами. Выяснилось, что спал я всего ночь, несмотря на мучительно продолжительные сны.
Расспрашивали меня долго, я рассказывал всё, что знал и чём догадывался. Мне внимали с неподдельным интересом. После вопросы задавал я. Но чётких ответов так и получил, оказалось, что о событиях, произошедших там, на поляне, родители не особо осведомлены. Отец, конечно, встретился с Александром Тимофеевичем, но тот очень смутно и как-то несвязно рассказал о нашем вызволении. А в частности о том, что дорогу, ведущую к поляне, завалили снегом, вернее, завалил её, скорей всего, Филинов, чтобы нас не нашли вовсе. Если бы не Питонов, то сидеть нам в яме, поливаемые грязной водой, и сидеть, пока дубу не дадим... Далее последовал рассказ о прорыве в древнее поселение. Но вот получилось оно не столь фееричным. Хватило одного оглушающего выстрела, для того чтобы даже вождь упал на колени в смирении и повиновении. Подумал, наверное, что это гнев богов. А против Бога не попрёшь. Потом меня с Сашкой без труда отыскали в конце импровизированной деревни за шалашиками и в скором порядке доставили в больницу. Вот и весь рассказ. Информация слово в слово дошла до матери, и теперь и она в курсе всего, и можно не беспокоиться.
Только я кончил свои расспросы, как отец сообщил, что после моей выписки, которая случится буквально на днях, надо будет дать показания в полиции. Мать, конечно, запротестовала насчёт "на днях". "Какие показания? Зачем?" - подумал я. В полицию идти не хотелось, но выбора нет, раз отец так строго говорит об этом.
Чуть погодя, я позвонил Сашке. Он сказал, что ответит на интересующие меня вопросы при личной встрече (опять из себя серьёзного сорокалетнего мужика строит). Серёга на мои звонки не отвечал, и я со стопроцентной возможностью предполагал почему. На тумбочке нашёл книги, оставленные мною в корпусе, видимо, Жирнев отдал... Кстати, а что с Жирневым? Я спросил отца, но он не в курсе. Так я и коротал время, совсем как до этой самой поездки на лыжную базу.