И он понял, что мысль о временном исчезновении Поэтессы — глупа и наивна. Он не отпускал ее ни на секунду. Значит, это… она?!
От неожиданности Федор чуть не вырвал свою руку, но существо будто приклеилось. Видимо, оно прочитало его мысли, что окончательно убеждало Москвина в чудовищном предположении: ЭТО ОНА!
А разве она не говорила, почему один из их команды, влюбившийся в Крамскую, не хотел ей показываться? Ленка никогда бы не смогла оценить такой его «красоты». Вот они какие на самом деле, а то, что принимают человеческий облик… И мы на маскараде надеваем чужие маски.
Но здесь им уже не нужно маскироваться. Это их мир! Мир Грез, о котором так мечтал Федор.
«Господи, а каким стал я?!»
Свободной рукой он потрогал лицо; нос, рот, — все вроде бы оставалось таким же, как прежде. Из груди вырвался вздох облегчения, непроизвольно замедлившийся шаг снова стал быстрым.
Пространство продолжало светлеть, тоннель, по которому они шли, уводил их в ЦЕЛОЕ МОРЕ СВЕТА, дышалось с каждым шагом все легче, воздух благоухал чудесными ароматами. Еще немного и вот он — конец тоннеля!
Они стояли в густой зеленой траве, рядом с пирамидой, почти полной копией египетского чуда, начальной точки их путешествия. Существо наконец «отклеило» ручонку, освободив Москвина. Федор ошарашено смотрел по сторонам. Он уже испытал одно разочарование — любимая женщина стала маленьким уродцем. Теперь безумно боялся получить какой-нибудь новый удар.
И тут он услышал голос Поэтессы, но не обычный — звонкий, напоминающий веселые колокольчики, а тонкий и свистящий. Она сказала:
— Эталоны красоты — понятие относительное. Человек восхищается лебедями, павлинами, а крысы вызывают у него отвращение. Но это — ЕГО ВОСПРИЯТИЕ. Для самой же крысы мужского пола — нет ничего прекраснее его милой подружки.
Окончательно уничтоженный ее голосом, Москвин обреченно произнес:
— А как же общепризнанные каноны? Те же полотна Леонардо да Винчи? Или уникальный слог Шекспира, Пушкина? Как же Моцарт, Бетховен?..
— Но ведь есть те (и их много!), кто отрицают красоту классического искусства, предпочитая творениям Леонардо современный авангардизм: шедеврами литературы для них являются творения преемников Ляписа Трубецкого[36] и такой же «ляпис трубецкой» становится одним из символом современной музыки.
Федор с тоской подумал: «Наверное, я ретроград — меня тянет к устаревшему Леонарду». Он бы удрал от «красотки» Поэтессы, да путь назад заказан. Интересно, разрешат ли ему в будущем побывать дома? Поэтесса, Старик, их товарищи не лишены возможности путешествовать по мирам. А он… пленник?
Ему стало не по себе и от другого дурного предчувствия: может, сейчас он и не изменился, а что ждет его в дальнейшем? Сохранит ли он человеческий облик, или станет таким же, как они?! Его мысли, естественно, не укрылись от Поэтессы, она спокойно произнесла:
— Конечно, ты немного изменишься. Ты будешь и собой, и чуть-чуть нами…
«Чуть-чуть ими?.. Я уменьшусь в росте, похудею, ножки-ниточки неумело зашаркают по земле, голова вырастет и примет форму тыквы? А лицо?.. — Федор потрогал свой солидный нос, — он провалится, как у сифилитика?»
Поэтесса решила подбодрить его, обвела вокруг тоненькой ручкой и произнесла:
— Любуйся! Природа в ее первозданном виде.
Лес тихо шумел, кустарники покачали ветками, Федор, будто опьянел от ароматного воздуха. Но что-то во всей этой благодати смущало… Краски! Они — менее яркие, менее сочные, чем в мире Москвина, словно кто-то слегка мазнул зеленой акварелью по бесцветному полотну. Пели птицы, но не было очаровывающего многоголосья хоров, соловьиной волшебной трели. Лишь то тут, то там — звучало одиночное соло посредственного исполнителя.
— Скоро твой глаз привыкнет — перестанет замечать некоторую разницу в цветовой гамме природы, — опять просвистела или прошипела Поэтесса, — и ты будешь испытывать такое же наслаждение, как словно бы находился в лесах средней полосы вашего измерения.
Федору необходимо было отвлечься от грустных раздумий. Он спросил:
— Такая природа здесь повсюду?
— Да.
— А у нас красоту уничтожают!
— Когда-то у вас ее было слишком много. Но вскоре совсем не станет.
— К сожалению, люди лишены возможности заглянуть в будущее, как, впрочем, и в прошлое. Вы вон спокойно перебрасывали меня — то туда, то сюда… Да мы уже говорили на эту тему.
— Вы не умеете пересекать границу времени, — бесстрастно констатировала Поэтесса. — А те, кто пытаются это сделать, до смерти боятся быть поглощенными черной дырой. Но почему вам обязательно надо потрогать, пощупать, чтобы убедиться, что ЭТО БЫЛО? Прошлое — это Книга, запечатленная в сознании человека. Найдите ее в уголках своей памяти, перелистайте, — и тогда избежите трагедий в будущем. Только беда в том, что между ПРОШЛЫМ и БУДУЩИМ лежит НАСТОЯЩЕЕ. А НАСТОЯЩЕЕ порой слишком сильно заставляет верить в собственные исключительные возможности.