— У вас что-то стряслось?
— Стряслось.
— Не расскажите?
— Зачем? С человеком есть смысл делиться проблемами, если он в состоянии помочь избавиться от них. А вы мне можете помочь только одним: вот этой изумительной жидкостью.
— Бросали бы вы пить.
— Так ненавидите собственный бизнес?
Кристина не ответила, лишь грустно посмотрела на Москвина. Он не выдержал, взорвался:
— Объясните, для чего мне бросать пить?
— Вокруг столько всего интересного.
— Интересного — ничтожно мало! Жизнь однообразна, сера и чем-то похожа на сегодняшнюю непогоду. Иногда, вроде бы, блеснет лучик надежды, но он так быстро гаснет. Мы здесь рабы, Кристина. Заложники обстоятельств. Холопы, послушные воле других людей — наших господ — видимых и невидимых. Мы, как лошади на ипподроме, участвуем в скачках, погоняемые лихими наездниками. А на нас делают ставки. Получившие приз безумно рады успеху, рады настолько, что глаза застилает отвратительная пелена; они считают, что теперь на коне, что вечно будут пребывать в фаворитах. Боже, до чего наивны! Все расписано, и на следующих скачках для них уже места нет. А я вот не хочу быть лошадью, не хочу вестись на чужие дела.
— И не надо!
— Так просто? Но тогда вас обвинят во всех преступлениях на свете. Если лошадь «обречена» на показательные бега, кто позволит ей тихо и мирно пастись на лугу?
— Мне кажется, Федор Николаевич, вам сейчас нужно одно: женская ласка. Обычная женская ласка…
Лицо Москвина вытянулось, подобного поворота он никак не ожидал от собеседницы. Кристина продолжала развивать свою мысль:
— Женщина, да-да женщина! От такого мужчины как вы отказаться невозможно…
Федор усмехнулся, провел рукой по небритой щеке, Кристина поняла его жест:
— Побриться — дело нехитрое. У вас есть ценнейшее качество — доброта. Мне бы такого мужчину! Души бы не чаяла.
Федор продолжал с удивлением смотреть на хозяйку кафе, вроде бы она говорила серьезно.
— Неужели так трудно меня понять, Федор Николаевич? Женщина я еще молодая, не старше вас, только вот заботы замучили, — она коснулась тронутых сединой волос. — Думать о лошадях и наездниках не приходится, времени нет. Хорошо бы удариться в философию, или приложиться к рюмке… Но что делать, когда каждый день, как на вулкане: либо выживешь, либо прихлопнут твое заведение. У вас хоть «запасной аэродром» есть — диссертация. Знания всегда пригодятся… А у меня — ничего, кроме этого маленького, «полумертвого» кафе.
Она вздохнула и продолжила, точно стремясь выговориться за целую жизнь:
— И в личной жизни не везет. А ведь для любой женщины одиночество это трагедия! Сколько сейчас мужиков брачного возраста?.. Кот наплакал. И это только по официальной статистике, а по неофициальной?..
И закончила свой горячий монолог неожиданным предложением:
— Пойдем ко мне, Федя, дом большой, готовлю вкусно.
Москвин опрокинул рюмку и мрачно бросил:
— Я подумаю.
В голове снова зазвучал знакомый голос… Он околдовывал, звал к себе!
Когда осенний прелый лист
Увековечен быть желает,
И так к ладоням припадает,
Как будто молод и смолист;
Когда дождем умытый лес
В поклоне опускает ветки,
А сосны, старые соседки,
Вот-вот достанут до небес;
Когда в траве сердитый еж
Огромный гриб семейству тащит,
А белка из дупла таращит
Глаза на мир, что так пригож, -
В душе светло и чуть печально.
Травинки ветерок согнул.
Тропа уводит в тишину,
К березам в золоте сусальном…
«Куда мне идти?! — хотел закричать Федор, — где искать тебя? И почему ты никогда не завершаешь свои стихи? Почему пытаешься приукрасить осень? Не так уж она и хороша…»
Видимо, задумчивый взгляд Федора объяснил Кристине многое, она тихо промолвила:
— Все ясно. Кстати, девушка за соседним столом слишком явно наблюдает за вами. Думаю, она из тех, кто подрабатывает… сами знаете чем.
Федор заинтересованно посмотрел на худенькую соседку, и та, поняв, что ее рассекретили, засмущалась. Кристина перехватила их взгляды и бросила:
— Сдаю боевые позиции. Дела, дела…
Девушка нервно застучала по столу костяшками пальцев, потом, не выдержав, поднялась, подошла к Москвину.