Охватившая Алексея боль была сравнима по силе с японским цунами. Хотелось выскочить из себя и исчезнуть… хоть в самой бездне! Но только не оставаться далее здесь, в мире высшей несправедливости. Чем больше Городецкий смотрел на мертвую Антонину, тем явственнее осознавал, что уже никогда не обнимет, не поцелует милую, чудесную, любимую…
Он готов был убить себя!
«Сейчас здесь появится полиция!» — кричал ему еще сохранившийся голос разума. Но затмевающее его сознание отчаяния не позволяло помышлять о бегстве. Пусть сажают, пытают, убивают… Грешник должен страдать, дабы искупит все грехи!
— Тонечка, прости! — он опустился на колени и, обливаясь слезами, целовал ее холодные руки. Он вымаливал прощение и у нее, и у других своих жертв. Но простят ли они?..
Вместо ответа раздался звонок, Алексей знал — это глава Организации.
— Диск или что там еще у тебя? — спросил он Городецкого, и тот, словно раб, у которого только что по приказанию господина убили возлюбленную, должен был отвечать ему, точно ничего не произошло. — Чего молчишь?.. То, что случилось с твоей маленькой шлюхой — ерунда по сравнению с тем, что будет, если не перестанешь артачиться. Идти тебе некуда, все квартиры засвечены, счета заблокированы. Или думал, что Организация будет вот так, запросто дарить невесть кому сто тысяч долларов? Главное: ЕЕ УБИЛ ТЫ! Теперь не отмоешься до конца жизни. Впрочем, не такая она у тебя и длинная… Приедет полиция, тебя опознают… Хотя могут и не опознать. Но тогда веди себя разумнее. И пойми же, наконец: бороться с нами бесполезно! Ты — тля! Сначала я действительно хотел использовать тебя, но… ты оказался слишком умен. А тля не имеет на это право. Сам видишь, во что мы превращаем людей — в свору тупиц. Поэтому: или тупей, или подыхай… Значит так, отдашь диск, и получишь от Организации помилование. Уедешь, куда захочешь, хоть к черту на рога. А станешь бить копытами… я лично распорядился обо всех твоих дальних родственниках, за неимением близких… Под корень до седьмого колена! Подумай о тех, кто должен умереть из-за твоего упрямства… Принесешь ровно через полчаса диск куда прикажу. И не вздумай шутить…
— Шутить?! — Алексей по-прежнему не мог оторвать глаз от Антонины, прекрасной даже в вечном сне. — Я больше не буду шутить, поскольку ни о чем не стану договариваться с шутниками вроде тебя. Только что ты убил ту, кто могла бы стать смыслом моей никчемной жизни. Ты бесишься не от силы, а от бессилья. Даже обычная девушка была счастливее главы могущественной структуры, хозяина города. Она умерла, не ведая, что за ней пришла смерть. А ты знаешь, что скоро сдохнешь, потому бесишься! И еще знаешь о расплате, уже не здесь, а ТАМ! У меня одна радость, что когда мы встретимся в огненном море вечности, и ты станешь выть от боли, я посмеюсь. Мне так же будет больно и тяжко от нескончаемых пыток, но все равно ПОСМЕЮСЬ. Ведь ты, надутый мифической важностью кровавый деспот, ответишь за слезы всех загубленных тобой! Это случится скоро, очень скоро!
ТЫ СДОХНЕШЬ!
И тут глава Организации почувствовал, будто кто-то пронзил его сердце. Киллер убивал его словами… Ведь в них была ИСТИНА!
«Я скоро умру, — как заведенный повторял глава Организации, — но еще не сейчас! Есть время найти диск, отыскать старика, уговорить, чтобы помог мне, спас… Я заплачу, сколько скажет, я… я…»
— ТЫ СДОХНЕШЬ!
Проклятый киллер продолжал говорить и каждым своим словом точно кол вбивал в его сердце. Неотвратимость близкого конца сделалась настолько реальной, что фантазии о спасении закончились. Телефон выпал из трясущейся руки, но он все равно слышал незатихающий голос Городецкого:
— ТЫ СДОХНЕШЬ!
Глава Организации попытался позвать на помощь, однако охрана за дверью не сразу услышала хриплые возгласы… Из последних сил он потянулся к кнопке сигнализации, но киллер опередил…
— ТЫ СДОХНЕШЬ!
Еще одно неловкое движение — и глава Организации повалился на пол. Охрана ворвалась в кабинет, да только снова опередил Городецкий. Он, словно встал над распростертым телом бывшего шефа, грозно навел на него указующий перст:
— ТЫ СДОХНЕШЬ!
И это был окончательный приговор! Охранники уже не смогли привести в чувство умирающего…
А Городецкий поцеловал мертвую возлюбленную в губы и поспешил прочь. Собственная судьба его больше не интересовала, как и материалы дискеты. Душа лелеяла одну надежду: отомстить!