— Это вы меня спасли? — спросил Федор.
— Я. Хотя права не имела.
— Не имели права?.. Ну, конечно, наш недоразвитый мир недостоин внимания высших! — не скрывая обиды, проговорил Москвин.
— Правильно, — без обиняков подтвердила Поэтесса.
— Неужели я особенный? — горечь прямо-таки разрывала Федора.
— Может быть… Только сейчас не время для бесед. Они приближаются… Возьмите меня за руку.
— Где мы окажемся?
— Так ли это важно?..
Федор вдруг понял, что его благодетельница может таковой и не являться. В прошлый раз Москвина вернули, поскольку им нужен был диск, значит, и Федор. Они бы и сами нашли. Но по каким-то причинам не желают открыто «рисоваться». К тому же зачем им мараться, когда есть местные дурачки, типа Москвина, они-то и выполнят всю грязную работу. И ничего, кроме похлопывания по плечу, за это не получат.
Однако дурачок много знает, теперь его опасно оставлять в своем мире, лучше забрать к себе, пусть там исполняет роль… какую роль? Холопа? Петрушки? Подопытного кролика? Или ту, о какой наши отсталые мозги и помыслить не могут.
— …Говорите, не важно? Для вас, но не для меня.
— Так вы отказываетесь?
— Да!
— Глупый человек, я считываю по глазам вашу дальнейшую судьбу. Вы и не представляете, какие невзгоды ждут вас в скором времени.
— Представляю! Но тут я свой… Пусть даже буду сидеть в тюрьме («В нашей тюрьме — нежелательно бы!»)… А там, куда вы меня зовете, — неизвестность. Там я чужой и маленький!
Шаги приближались, через несколько мгновений появятся полицейские.
— Давайте руку!.. — почти приказала Поэтесса.
А Москвин по-прежнему нелепо тянул время, наверное, стоило согласиться, вдруг она зовет его переместиться в соседний дом? Но было еще одно: как подчиняться ей, женщине, КОТОРАЯ ЕМУ НРАВИТСЯ…
И тут некая чужая воля вихрем ворвалась в его душу, плоть, мысли, поглотила все собственные желания и стремления. Федор уже не в силах был понять, чего ХОЧЕТ ОН САМ! В мозг поступил приказ: ДАТЬ ЕЙ РУКУ. Это был даже не приказ, а нечто гораздо большее. Тогда, на войне, Федор все равно пытался анализировать, рассуждать. Сейчас любые рассуждения казались бесполезными. Так надо! Кому?.. Неважно. Есть только одно: ТАК НАДО!
Москвин протянул руку. И вмиг исчезла лестничная площадка: он больше уже не слышал звука приближающихся шагов вершителей чудовищного закона!
Перед Москвиным — та же комната, окруженная черной пустотой. «Она снова перенесла меня на базу?.. Конечно! Своеобразная тюрьма познаний».
И все же был повод для радости: хорошо исчезнуть с места преступления из-под самого носа у полиции. Однако Федора беспокоила мысль: вернут ли его похитители обратно или уведут невесть куда? Еще бесило то, что им невозможно противостоять.
Поэтесса в очередной раз «прочитала» его сомнения, лукаво улыбнулась:
— Плохой вы ученый, Федор Николаевич. Вы называете тюрьмой место постижения удивительных истин. За одну только нашу первую встречу, вы узнали больше, чем за всю жизнь. Концепции великих философов летят в тартарары. Не так ли?.. Прежде чем ответить, проглотите вот эту пилюлю.
— Зачем?
— Восстановятся силы. Вам это необходимо после тяжелого ранения. Не волнуйтесь, это безопасно. Человека не спасают, чтобы затем отравить.
Москвин проглотил лекарство и спросил:
— Значит, я плохой ученый?
— Ваши собратья ради познания шли на эшафот. Представьте себе некоего ученого Средневековья, которого ставят перед выбором: вот шкатулка, откроете ее, — ваша голова пополнится всего сотой частью тех знаний, что получил Федор Москвин, но за это отправитесь в пыточное подземелье, в руки инквизиции, чтобы потом, претерпев жестокие муки, взойти на костер. Не откроете, спокойно пойдете домой к женушке и деткам. Что он выберет?
— Вы противоречите сами себе, поскольку еще недавно уверяли в существовании «опасных знаний». Я уж подумал, нет ли у вас собственного списка, подобного Индексу запрещенных книг[17]?
— Ваш Индекс был результатом незнания, наш же — наоборот, слишком большого знания по сравнению к вашей цивилизацией.
— Не позволяйте деткам шалить со спичками… — пробормотал Федор.
Ему не хотелось далее вести спор, все равно проиграет. Он присел в кресло, откинулся на спинку, закрыл глаза. Кажется, что за несколько последних дней он прожил целую жизнь, причем жизнь другого человека, неимоверно напряженную, сложную. Но всего, что случилось, не вычеркнуть из памяти, причем многое из этого было непонятным и необъяснимым. Он напрямую спросил:
17
Список трудов, которые в свое время были запрещены к публикации Римско-Католической Церковью; целью подобного шага объявлялась защита веры и нравственности от «разного рода посягательств». В подобный список попадали произведения многих выдающихся ученых и писателей. — прим. авт.