Когда закончился совет, Кочеткова спросила у Федора:
— Ты будто бы и не рад?
— Я очень рад.
— Лариса Петровна, — вмешалась Лена, — наш Москвин заранее предупредил меня, что все произойдет именно так.
— Да? — удивленно взметнулись брови Кочетковой. — А откуда же он узнал?
— Для меня это тоже загадка.
— Федя, ты никак по совместительству устроился пророком?
— Точно. За эту работу платят гораздо больше, чем у нас в институте.
Он отправился в лабораторию, включил компьютер и с тоскою принялся просматривать свои записи. Во сколько наколбасил! Будущая докторская! Уничтожить все это к едрене фене! Уничтожить все, что сделано в этом дурацком институте! Теперь-то он знает, что во всех этих «научных изысканиях» нет и доли истины, одно море нелепостей, замаскированных под хитрое словцо «гипотезы».
Забежала Лена, казалось, готовая летать от счастья. Однако удрученный вид Федора несколько охладил ее пыл.
— Признавайся, что у тебя случилось? — спросила она. — Попробую угадать: неразделенная любовь?
— У тебя удивительное чутье.
— Кто счастливица?
— Одна поэтесса.
— Не ошибись, Федя. Творческие люди слишком специфичны, их поведение не поддается анализу. Говорят, вместо логики у них одни эмоции.
— Ты с ними так часто общалась?
— Нет, но… говорят.
— Не верь этим обманщикам.
— Хорошо, убедил. Но как все-таки ты узнал, что Калуцкий изменит свою позицию?
— Очень просто: в последнее время ты была слишком убедительна. А как говорила! Тебе бы в думу! Вот я и предположил: если она подобным образом будет заливаться на ученом совете, не то, что Калуцкий, статуя Минервы благосклонно кивнула бы головой.
— Но ведь ты был против того, чтобы в нашей монографии затрагивались спорные проблемы. Например, что разрушенные пирамиды в районе Кольского полуострова строили представители арктической цивилизации…
— Вот в Арктиде не был. Зато ее главную соперницу Атлантиду посещал. Любопытная была экскурсия.
— Федя!..
— Знаешь, а ведь пирамиды являются своеобразными тоннелями для перехода в иные измерения земли.
— Мой коллега сегодня не в себе.
— Странно слышать такое от Лены Крамской, которая совсем недавно называла Федьку «ретроградом». А как волшебно ты пела о необычайных свойствах пирамид, называла их загадочными, нет, самыми загадочными постройками на земле. И вот когда я «приподнимаю планку», пытаюсь расширить горизонты познания истины, ты глядишь на меня, как на больного. В тебе тут же умирает ученый-романтик, зато просыпается прагматик, боящийся преступить «опасную черту», и, верящий, либо общепринятым постулатам, либо только в то, что можно пощупать, а еще лучше понюхать или съесть. Знаешь, в чем главная проблема современной науки? Реальных людей, обладающих сакральными знаниями, единицы. И, чаще всего, они не пишут диссертаций, не афишируют свои познания, поскольку понимают: достучаться до людских умов невозможно.
Он всего ожидал от Лены, но только не того, что последовало в действительности. Она… расхохоталась:
— Ты точно свихнулся от любви!
Перед ним вновь появился загадочный лик Поэтессы, в глазах которой читалось торжество: «И как вам это нравится?.. Они не понимают вас, и теперь уже никогда не поймут. Завтра будет еще хуже…»
— Ужасно, — вслух согласился Федор.
— Что ужасно? — не поняла Лена.
— Голова ужасно болит.
— Бедненький. Принести тебе таблетку?
— Сама пройдет. Ненавижу лекарства.
По счастью позвонила Кочеткова, вызвала «виновницу торжества» к себе. Федор вновь получил возможность углубиться в свои мысли. До чего же интересно повернулась его жизнь! Остается порадоваться за Ленку, пусть поживет еще с полсотни годков.
Москвин попытался забыть героев своей «второй жизни», однако они оккупировали его сознание и не желали покидать. В сотый раз он задавался вопросом: существовали ли они на самом деле? Взять того же Алексея. Тогда в кафе он явно видел Федора впервые… А как же события у кинотеатра «Нострадамус»? Как же гостиница?.. Предположим, Алексей великолепный актер… Не надо обманывать себя, он не играл!