«И вы не должны их контролировать?» — спросила Кэрол.
«И это тоже. Помню, мой аналитик говорил мне, что я иду по жизни, словно играю в футбол. Безжалостные атаки, блокировки, движение вперед, навязывание оппоненту своей воли. Наверное, именно таким видела меня и Ширли. Но она не просто отвергала психоанализ как школу. Это было бы тяжело, но я бы смог смириться с этим. С чем я не смог смириться, так это с тем, что она выбрала самую еретическую ветвь психотерапии, самый легкомысленный, самый дурацкий подход. Я не сомневаюсь, что она преднамеренно и открыто издевается надо мной».
«То есть вы решили, что она издевается над нами из-за того, что она выбрала другой подход. А вы, соответственно, издеваетесь над ней ей в отместку».
«Это не ответные меры с моей стороны, а самостоятельные. Вы можете представить себе, как можно лечить пациентов с помощью цветочных композиций? Большей нелепости нельзя и придумать! Скажите честно, Кэрол, — это нелепо или нет?»
«Не думаю, что могу ответить на ваш вопрос, Эрнест. Я не слишком хорошо в этом разбираюсь, но мой друг — страстный поклонник икебаны. Он долгие годы изучал это искусство и говорит, что это принесло ему огромную пользу».
«Что вы имеете в виду — принесло огромную пользу?»
«Он уже много лет работает с терапевтами, в том числе с психоаналитиками, но говорит, что икебана помогла ему не меньше».
«Но вы так и не сказали мне, каким образом это помогает».
«Он говорил мне, что икебана спасает от тревожности — это оплот спокойствия. Дисциплина помогает ему сосредоточиться, дарит ощущение гармонии и равновесия.
Дайте-ка вспомнить… что он еще говорил? Ах да, икебана вдохновляет его, стимулирует креативность и дает выход эстетическому чувству. Вы поторопились с выводами, Маршал. Не забывайте, это древнее искусство, существующее несколько веков, у него десятки тысяч апологетов. Вы знали об этом?»
«Но терапия икебаной? Боже правый!»
«Я слышала об использовании в терапии поэзии, музыки, танца, искусства, медитации, массажа. Вы же сами говорили, что уход за бонсаем спасал ваш рассудок в эти тяжелые дни. Неужели вы не можете предположить, что построенная на искусстве икебаны терапия сможет оказаться эффективной в определенных случаях?»
«Думаю, именно это Ширли и пытается доказать в своей диссертации».
«Успешно?»
Маршал покачал головой и ничего не сказал.
«Могу предположить, это значит, что вы никогда не спрашивали ее об этом?»
Маршал едва заметно кивнул. Он снял очки и отвел глаза — он всегда так делал, когда ему было стыдно.
«Итак, вам кажется, что Ширли издевается над вами, а она чувствует…» Кэрол жестом предложила Маршалу закончить ее фразу.
Молчание было ей ответом.
«Она чувствует…?» — повторила Кэрол, приложив ладонь к уху.
«Что я не ценю ее. Считаю ее несостоятельной», — едва слышно ответил Маршал.
Вновь воцарилось молчание. Наконец, Маршал произнес: «Хорошо, Кэрол. Я признаю свою ошибку. Я все понял. Мне многое нужно сказать ей. И что же мне теперь делать?»
«Мне кажется, вы знаете ответ на свой вопрос. Вопрос перестает быть вопросом, если ты знаешь ответ. Мне кажется, что все предельно ясно».
«Ясно? Ясно? Может быть, вам и ясно. Что вы имеете в виду? Скажите. Мне нужна ваша помощь».
Кэрол молчала.
«Скажите, что я должен делать?» — повторил Маршал.
«А что бы вы сказали пациенту, который притворяется, что не знает, как ему поступить?»
«Черт бы вас побрал, Кэрол, перестаньте строить из себя психоаналитика и скажите мне, что я должен делать!»
«Как бы вы отреагировали на такое заявление?»
«Черт побери, — простонал Маршал, обхватив голову руками и покачиваясь взад-вперед. — Я создал монстра. Жалость. Жалость. Кэрол, вам знакомо слово «жалость»?»
Кэрол, как и советовал Эрнест, твердо стояла на своем: «Вы снова сопротивляетесь. Время — деньги. Давайте же, Маршал! Что бы вы сказали такому пациенту?»
«Я бы сделал то же, что и всегда: я бы проинтерпретировал его поведение. Я бы сказал ему, что потребность в подчинении, преклонение перед авторитетом настолько сильны, что он отказывается прислушаться к своему разуму».
«Итак, вы знаете, что должны делать».
Маршал покорно кивнул.
«А когда вы должны сделать это?»
Маршал снова кивнул.
Кэрол посмотрела на часы и встала: «Сейчас без десяти три, Маршал. Наше время вышло. Мы с вами сегодня хорошо поработали. Позвоните, когда вернетесь из Тас-сайары».
Два часа ночи, дом Аэна в Тибуроне. Шелли, сгребая очередную порцию ставок, напевал «зип-а-ди-ду-да, зип-а-ди-дзень». Ему не только повезло с картами — а этим вечером к нему шли и шли флеши, фулл-хаусы и отличные пары: искусно поменяв местами все замеченные Маршалом «маячки», Шелли запутал своих соперников, так что ставки росли как на дрожжах.
«Я и представить себе не мог, что Шелли держит фулл-хаус, — пробурчал Вилли. — Я бы поставил тысячу баксов, что это не так».
«А ты и поставил тысячу против, — напомнил ему Лэн. — Только взгляни на эту гору фишек — как бы стол не рухнул под этой тяжестью. Эй, Шелли, ты где? Ты все еще здесь? Тебя почти не видно за этими штабелями!»
Вилли, доставая из кармана бумажник, сказал: «Во время последних двух сдач я купился на твой блеф, на этот раз ты опять меня обставил; Шелли, черт возьми, что здесь происходит? Ты начал брать уроки или что?»
Шелли обнял свою гору фишек, притянул ее поближе к себе, посмотрел на друзей и ухмыльнулся. «Точно, а как же, уроки — это вы верно догадались. И мне это нравится: мой мозгоправ, самый настоящий психоаналитик, подкинул мне пару наводок. Он каждую неделю выставляет свою кушетку в «Avocado Joe's».
«Итак, — сказала Кэрол, — прошлой ночью мне снилось, что мы с вами сидим на краю кровати, а потом скидываем грязные ботинки и носки, садимся лицом друг к другу, прижав ступни друг к дружке».
«Какое настроение у этого сна? Вы чувствуете его?»
«Позитивное. Возбуждение. И немного страшно».
«Мы с вами сидим, касаясь друг друга босыми ступнями. О чем говорит вам этот сон? Пусть ваше сознание попутешествует. Подумайте о том, как мы с вами сидим вместе на кровати. Подумайте о терапии».
«Когда я думаю о терапии, я начинаю думать о своем клиенте. Он уехал из города».
«И?..» — поторопил ее Эрнест.
«А я долго уже пряталась за спину своего клиента. Пора мне перестать прятаться и заняться собой».
«И?.. Просто думайте о чем-нибудь, Каролин».
«Словно я только начинаю… хороший совет… вы дали мне хороший совет относительно моего клиента… чертовски хороший совет… и когда я увидела, сколько он от меня получает, я почувствовала зависть… я тоже захотела получить что-то хорошее… мне это нужно… Мне нужно начать говорить с вами о Джессе, с которым мы последнее время часто видимся, — мы становимся ближе, и возникают проблемы… трудно поверить, что в моей жизни может произойти что-то хорошее… я начинаю вам доверять… все испытания пройдены… но мне все равно страшно — я не могу понять почему… нет, не понимаю… я не могу сказать, почему мне страшно. Пока».
«Может, сон и рассказывает вам об этом, Каролин. Вспомните, что мы с вами делаем во сне».
«Я. не понимаю, что это значит: мы с вами касаемся друг друга ступнями босых ног. И что?»
«Смотрите, как мы сидим с вами, — ступня к ступне. Думаю, это желание сидеть душа к душе. Соприкасаются не наши стопы, а наши души».[33]
«Какая прелесть. Не стопы, а души. Эрнест, стоит только дать вам шанс, и вы предстаете во всем блеске. Соприкосновение душ — да, точно. Да, именно об этом и говорит сон. Действительно, пора начинать. Новое начинание. Главное правило здесь — честность, так?»
Эрнест кивнул: «Нет ничего более важного, чем честность по отношению друг к другу».
«И здесь я могу говорить все, что угодно, правильно? Все приемлемо, все допустимо, если это честно».
«Разумеется».
«Тогда я должна вам кое в чем признаться», — сказала Кэрол.
Эрнест кивнул, ободряя ее.
«Вы готовы, Эрнест?»
Эрнест снова кивнул.
«Вы уверены, Эрнест?»
Эрнест понимающе улыбнулся. Разумеется, она где-то схитрила. Он всегда подозревал, что Каролин рассказывает ему о себе не всю правду. Он взял в руки свой блокнот, уютно устроился в кресле и сказал: «Я всегда готов услышать правду».
33
В оригинале — игра слов: sole — ступня, подошва и soul — душа, сердце, которые читаются одинаково — [soul]. — Прим. ред.