Хансен Мартин
Лжец
Мартин А. ХАНСЕН
ЛЖЕЦ
Роман
Перевод с датского Норы Киямовой
Анонс
Рано ушедший из жизни датский писатель Мартин А. Хансен (1909-1955) оставил после себя помимо сборников рассказов и эссе пять романов. Самый известный из них - "Лжец" (1950). Он выдержал 26 изданий, был переведен на 9 языков, ему посвящено много литературоведческих и критических работ. Это роман о дорогах, которые мы выбираем, о поисках истины и любви.
1
Тринадцатое марта. Туман.
Нафанаил, мне пришло на ум рассказать тебе кое-что. Но а может, мне просто нужно с кем-нибудь перемолвиться. Особенно-то рассказывать не о чем.
Сегодня тринадцатое марта, Нафанаил. Пятница.
На дворе туман. До вечера еще далеко, но в комнате у меня так сумрачно, я едва разбираю, что я пишу. Ну да это не имеет никакого значения.
Тринадцатое марта. Туман.
Туманы у нас стояли и прежде - когда лед облег остров. Но не такие мягкие и волглые, Нафанаил. Я встал сегодня затемно и увидел: ночью остров заволокло туманом. Деревья в саду угольно чернеют корой. А вот елей моих за садом почти и не разглядеть.
Неужели весна? Кроме шуток? Постучи по дереву.
Если на Песчаный остров пришла весна, она посеет в сердцах смуту, вот я чего опасаюсь, Нафанаил.
Сдано червонной масти
с лихвою - десять штук.
Но для сердечной страсти
один потребен друг.
У девяти изменчив в игре картежной нрав.
Не будь же столь доверчив,
не жди от них подстав.
Иначе невезенье
постигнет. Прочных уз
залог ли иль спасенье
червонный верный туз!
Да, так наставляет нас Амброзиус Стуб*.
* Амброзиус Стуб (1705-1758) - датский поэт. Рассказчик неточно цитирует его стихотворение "Правило для любителей морального ломбера". (Здесь и далее примеч. переводчика)
Тринадцатое марта. И туман, такой густой, хоть помешивай половником, он окутал весь Песчаный остров. Правда, остров длиною всего в полмили и не более четверти в ширину. Но туман скрыл и лед, что на мили простирается вокруг острова. Сорок лет уже как мы в ледовом плену. Сорок лет наедине с собой.
Что ж, и человек иной раз походит на такой вот остров.
С крыши капает, капли подмигивают мне. Гляди-ка! Да это же воробьи! Табунком справляют в одном из кустов помолвку - добрый знак. Их целых семь! девять! тринадцать!
А у меня тут так сумрачно, я уже говорил, я и сам не разбираю, что делаю. Вообще-то я сижу и пишу, Нафанаил. В новой толстой тетради. Пишу, что ни взбредет в голову. Но очень может быть, что на самом деле я сижу и разговариваю сам с собой. Такая у меня завелась привычка. Я-то этого не замечаю и спохватываюсь, лишь заслышав глухое постукиванье в стену возле печки. Это Пигро, он лежит в своем ящике и бьет хвостом. Пес уставился на меня. Выходит, опять я разговаривал сам с собою.
Сегодня я отпустил детей с уроков пораньше. Вот что наделал туман. Они ни минуты не могли усидеть на месте. А каково нам, взрослым? Вы свободны, марш на улицу! Пришла весна!
Постучи-ка по дереву.
Что на дворе оттепель, это несомненно: капель, тихое журчанье, шорохи. А снизу, с берега, доносятся ликующие крики детей. Слышишь?
Но если на Песчаный остров и вправду пришла весна, неприятностей не оберешься. Грешный мир - песок зыбучий, а песок слепит глаза*. Весна сулит одни неприятности. Когда взламывается лед и море освобождается, не может быть, чтобы ничего не случилось. Тебе будет над чем призадуматься, Аннемари. Вот уедет этот инженер, Александр, и что дальше, Аннемари? Вот вернется Олуф, и что дальше?
* Из стихотворения А. Стуба "Ария".
Впрочем, все это меня не касается. Это нас не касается, правда, Пигро? Нет, Пигро, мы с тобой поджидаем вальдшнепа. Ждем перелетных птиц. Мы и сами перелетные птицы.
Ты слышишь, пес, дети на берегу никак не угомонятся. Настоящий птичий базар! Они, верно, выбежали на лед и отплясывают на радостях. А ведь я предупреждал их, что там полыньи.
Нет, Нафанаил, видишь ли, когда рассказываешь стенам, или книжным полкам, или пыли, насевшей на стол, это совсем не то. Тут не выручит даже Пигро. Хотя Пигро - редкостный пес. Бог мой, до чего же ты постарел, псина, видно, ходить на охоту нам с тобой остались считанные годы. И все равно, собаки, которая бы лучше приискивала вальдшнепов, я не видал. Я надеюсь, Пигро, что встречу тебя по ту сторону смерти и мы еще поохотимся.
Выходит, Нафанаил, мне без тебя не обойтись. Мне нужен слушатель. Я называю тебя Нафанаилом, хотя и не знаю, кто ты. Помнишь, что говорится о Нафанаиле в Библии? - в нем нет лукавства*. Мне мыслится, что ты еще не умудрен опытом и не успел заржаветь душою, как я. Сам-то я угрюм, под стать времени, в которое живу. Ты же, мыслится мне, открыт, и в тебе нет лукавства. Я воображаю, что ты - друг моей юности, друг, которого я мог завести, но так и не сподобился. И что ты по-прежнему юн. Друзья у меня были. Но когда человек столько лет проводит на острове, о нем забывают, Нафанаил. И это естественно.
* Евангелие от Иоанна, 1, 47.
Представлюсь и я. К великому сожалению, я все еще учительствую на Песчаном острове - есть такая кротовая нора в синем море. Я старый холостяк, у меня уже потихоньку редеют волосы. Зовут меня Йоханнес Виг. Повтори это имя помедленнее, Нафанаил: Йоханнес Виг*.
* Если Нафанаил, по мысли рассказчика, - человек, в котором нет лукавства (дословно: "без лукавства" - uden svig), то имя и фамилия самого рассказчика - Johannes Vig, - произносимые слитно, дают в итоге "обратную величину": svig - лукавство, обман. Здесь уместно добавить, что название острова - Sando - можно перевести двояко: Песчаный - и Правдивый.
Рассказывать мне особенно не о чем. Но у меня такое предчувствие, что на Песчаном острове не обойдется без передряг. Что-нибудь да приключится. Я намеренно говорю "передряги" - куда нам до потрясений! Ведь остров так мал. Кротовая нора в синем поле. Бог ты мой, что он такое в сравнении с мировыми проблемами? Да ничто. Хотя насколько они значимы, эти мировые проблемы, если бросить на них взгляд со звезд, имя которым - "узы Кесиль"?*
* Пояс Ориона (Книга Иова, 38, 31).
Бывает, и я размышляю о мировых проблемах, о культуре. Голова у меня, надо полагать, варит. Но я думаю, Нафанаил, ты не посетуешь, если я избавлю тебя от моих соображений на этот счет.