Подав на стол, Эльна усаживается напротив. Она светловолосая, полнотелая, с толстым загривком. Ей уже за двадцать. Когда я начал учительствовать на острове, она ходила в последний класс.
- Ты по-прежнему довольна своим местом?
- Да, - отвечает она, - довольна.
Я наслаждаюсь тем, что сижу здесь. Бездумно. Не ворочая мозгами. В Кутейной продолжают толковать о плоскодонках и вальдшнепах. Кристиан говорит:
- Скажи на милость, причетник мне не поверил.
- А по-моему, Эльна, ты не очень довольна, - замечаю я.
- Еще бы мне быть довольной.
- Девочка моя, что случилось?
Ах ты черт! Думай, прежде чем сказать, одергиваю я себя мысленно. Иначе не оберешься неприятностей, уж за этим-то дело не станет.
- Эльна, я вовсе не хочу вмешиваться.
Н-да. Ничего хуже я придумать не мог. Она сидит, хмуро уставясь в мою тарелку. Не шелохнется. Но я чувствую, как у нее подступает к горлу.
- Я так ждала вас, ждала, что вы придете, - говорит она.
Вот как? Я продолжаю жевать, с бесстрастным видом. Допиваю пиво. На нее не смотрю. А то она не выдержит. Когда говорят таким тоном, жди ливня. Где наболело, там не тронь!
- У меня будет ребенок.
- Вон оно что.
- Вы ведь знаете!
- Девочка моя, откуда же?
- Да нет, это я сморозила глупость. Потому что хожу и только об этом и думаю. Я никому еще не говорила.
Я достаю, не спеша набиваю трубку. Это одна из трубок, что пролежали у меня в неприкосновенности те несколько лет, когда приходилось довольствоваться бросовым табаком.
- Меня все тошнило и тошнило. Сперва я не хотела в это верить. Но пришлось. А рассказать было некому.
Я разжигаю трубку. Тяну время. Сейчас нужно быть начеку. Если я посмотрю на нее, она не выдержит. Она уже на грани. Это как с пластами рыхлого снега в горах. Одно помавание птичьего крыла, и в бездну сорвется лавина.
- Я жду в середине октября, - говорит она.
- В середине октября, значит.
- Но я совсем не такая, - произносит она сдавленным голосом.
- Я знаю.
- Тут много их перебывало, которые хотели бы, но я...
- Знаю, моя девочка, знаю.
Ну вот, трубка моя взяла и погасла. Уж не залежались ли эти трубки? Они прямо как неживые.
- Разве ты виноват, если полюбил кого-то?
- Конечно же нет.
- Многие были не прочь... со мной. Но никто из них не любил меня по-настоящему. Никто.
- Девочка моя, может, ты просто не догадываешься.
- Да нет, так оно и есть. Я некрасивая. Непривлекательная. Не то что некоторые. А теперь все будут перемывать мне косточки и тыкать пальцами. Трактирная девка! Чего от нее ждать!
- Только те, кто тебя не знает, Эльна. А вспомни-ка, как было с Аннемари. Она родила Томика. Ну посудачили об этом, так перестали же. Зато теперь у нее есть Томик.
- Так то Аннемари! - ощетинилась Эльна. - Ну еще бы! Она ведь вам нравится?
- Да. А ты ее недолюбливаешь. Почему?
- Может, и долюбливаю, - ответила она строптиво. Но из сердца ее ключом брызнула ненависть. Ненависть к девушке, которая красивее и лучше устроена. Да, ненависть эта разъедает глаза почище соленой влаги.
Открылась и со стуком захлопнулась входная дверь. Явился еще один посетитель и крикнул Эльну.
- Иду! - недовольно отозвалась она. Однако не тронулась с места.
Помолчав, она сказала:
- Поймите, я знала, что этим кончится. Я всегда это знала.
- Давай-ка поживем и посмотрим, как оно будет.
Она подняла голову, поглядела на меня. Широкое ее, хмурое лицо было слегка оплывшее, в пятнах. Глаза - водянистые, чересчур светлые. Но была в них и капелька загадочности, и скрытая милота, самая капелька. Эльна как терновая ягода, которую еще не прихватило морозом.
Она знала, что все так кончится, говорит она. А я уверен в обратном. Да, детство у Эльны было безрадостное, мать свою она видела редко, воспитывалась у стариков. Да, Эльна - отнюдь не солнечное дитя. У нее такой угрюмый, сердитый вид, что она ни в ком не вызывает сочувствия, желания обогреть, защитить. Но ведь наверняка же она о чем-то мечтала. Она носит под сердцем чей-то плод. Она убеждена, что всегда верила в свою злую судьбу. Но это оттого, что сейчас ей так плохо. Ее злосчастье разбухает, раздувается во всю комнату. А я накидываю на него узду из легковесных, холодноватых и трезвых слов.
Эльна - вот кто подлинно человек на земле, думаю я.
- Причетник не поверил! - делится Кристиан с новоприбывшим. Я слышу, Кристиан раззадорился. Охочий до словопрений, он оказался в родной стихии, и подогрел его я. - Так-таки и не поверил, что вальдшнеп прилетает после того, как Христос изгонит нечистого духа!
Все смеются. С этими людьми можно ладить. Они со мной считаются, а в случае чего я за себя постою. Мне по плечу многое из того, что спорится у них в руках, ну а что до причетниковых чудачеств и слабостей, по мнению Кристиана, да и остальных, причетника это даже красит. Само собой, есть на острове люди, которые предпочли бы школьного учителя более твердых правил, и в общем-то я с ними согласен, но многие принимают причетника таким, каков он есть. При этой мысли я и сам начинаю раздуваться и помаленьку расти на стуле.
Я сижу и удерживаю Эльну. Оплетаю ее легковесными словесами. Вот она сидит, молодая глыбина и подлинный человек. Она забеременела, и в ней пробудилась неукротимость. Одно неловкое движение, неприметный толчок, и она пойдет утопится в море. Или же отдастся первому встречному. Она несчастна и стоит сейчас перед лицом еще большего несчастья. Чтобы обуздать ее, надо обладать поистине геркулесовой силой. А я воздействую на нее силой своего холодного разума. Удерживаю ничего не значащими, скучными фразами. Это все, на что я способен. Будь во мне немного тепла, я бы взял ее за руку и сказал: "Поплачь, моя маленькая".
- Загляни ко мне как-нибудь, если у тебя появится такое желание, говорю я.
- Спасибо.
Мало тебе неприятностей, теперь вдобавок еще и это! - подумал я, ступив за порог трактира, в поясневшую тьму: только-только взошла и просвечивала сквозь слоистые облака луна. Эльна не сказала, кто этот парень, так что ей предстоит прийти ко мне и выложить все до конца.
У причала, накренясь всяк на свой бок, зимовали затертые льдом боты и катера. Другие громоздились на берегу будто седые чудовища древности, Левиафан и Нидхёгг*. Сверкающие ледяные наросты на сваленных ящиках, сваях и настиле причала подтаяли. Я отколупнул несколько сосулек и одну за другой стал кидать на ледяное поле - переламываясь, они со звоном разлетались в разные стороны.