- И мне рюмочку! Спасибо.
- И мне! Черт подери, кто ж это ходит с червей!
- Да, дети мои, вот и весна, уже и трясогузка прилетела.
- Потому я с червей и пошел, что это было самое верное!
- Спорим, в порту стоит дожидается целый контейнер с пивом! Спорим?
- Да, учитель, я про Петерову плоскодонку. Он ее выкрасил, да так, что ангелы поют ей осанну, - в зеленый с белой каймой.
- Придется нам воздвигнуть ей памятник. Вальдемар, а почему ты не играешь сегодня на гармонике?
- У них там радиола. Сыграю, когда им надоест слушать пластинки.
- Никогда им не надоест. Нет, Вальдемар, техника берет верх. Все прочее отдает лавандой. Так что можешь поставить на своей гармонике крест.
- Мы неплохо играли на пару с Олуфом. Он прямо оживал. Даже и не верится, но он оживает - стоит нам поиграть вместе. Только, похоже, Олуф не вернется.
- Он вернется сегодня ночью и все расстроит!
- Учитель, а как это понимать - расстроит?
- Вот идет причетник. Он подтвердит, никогда еще рожь у меня не была такой тощей.
- А цены взмывают, что твои жаворонки! Нам бы, по примеру других, взять у государства ссуду, обзавестись катерами побольше и - полным ходом в Северное море!
- Точно, Герда снова ждет прибавления.
- И хозяйка Западного хутора - тоже. Где ж она сидит-то? А вон, на диване. Заметно уже, да? И пятна на лице выступили.
- Стало быть, уже двое. Ну а третья - Эльна из трактира.
- И не говорите! Это Бог знает что!
- А чего было и ждать? Так что двое законных и один незаконный, два пишем, один в уме.
- Все, Йоханнес, пойдем!
- А где же Фредерик?
- В кабинете, играет в карты. Со скотником, подручным рыбаком и еще кем-то. Ты же знаешь, по праздникам Фредерик особенно демократичен.
- Ригмор, он преследует более высокие цели, чем мы.
- И все время твердит, что недосчитался трех эре. Рассказывает об этом всем и каждому. После обеда захожу к нему, а он сидит за письменным столом и плачет. Из-за каких-то несчастных трех эре.
- Его можно понять, Ригмор. Ну а ты что?
- Стала его утешать, разумеется.
- Так что мы? Куда мы сейчас?
- Давай на свежий воздух? На террасу. Тут никого нет - ни души. Я прямо запарилась на кухне. Фу, как жарко! Да еще везде накурено.
- Ты же совсем раздета - простудишься.
- Здесь чудесно. От этого не простужаются. Увы!
- Можешь посмотреть на звезды и загадать желание.
- Как их много, Йоханнес! И все отражаются...
- Ригмор, сегодня в классной комнате со мной приключилась престранная вещь.
- Расскажи! Мне никто ничего не рассказывает. И обними меня, ладно?
- Ты можешь представить себя в объятиях своей кухни?
- Только не моей.
- Не зарекайся. Примерно так оно и вышло у меня с классной комнатой. Нет, этого не объяснить.
- А ты попробуй, Йоханнес. Я тебе вон сколько говорю по телефону. Правда, ни разу не сказала того, что хочется.
- Ну и скажи, что хочется. Наша репутация от этого не пострадает.
- А что, у меня очень скверная репутация?
- Да. И потому я бы ничуть не удивился, если бы ты взяла и сделала что-нибудь из ряда вон, но совсем в другом роде.
- Друг мой, о чем ты?
- Сколько необыкновенных, добрых дел ты могла бы сделать! В том числе и для тех, кто перебивается с куска на кусок. Я заходил сегодня к Анерсу и Хансигне - сказать про Кая. Им совсем уже край. Я сидел, смотрел на испорченные зубы Хансигне - и подумал о тебе. Ты живешь в таком достатке, а тебе все опостылело. Хотя видимых причин вроде бы и нет, наверняка ты частенько обдумываешь, как бы покрасивее уйти из жизни, чтобы не слишком огорчить Фредерика.
- Ты сидел там и думал обо мне? И тебе пришли в голову такие мысли?
- Я тебе солгал. Мне это пришло в голову только что. Да я и сам того же поля ягода. Так что ты никому ничего не должна.
- Нет, должна. Но ты вот чего не знаешь: сама я ничего не могу, мною нужно руководить. Мне не хватает решимости. Я боюсь их. Мне перед ними стыдно. У меня такое чувство, будто я навязываюсь, выхваляюсь, оскорбляю их. По-моему, Йоханнес, их раздражает одно мое присутствие. Я умираю от стыда, когда пытаюсь сделать для кого-то даже самую малость. Я понимаю, почему меня никто не любит.
- Тебе вредно смотреть на звезды.
- Йоханнес, сейчас, когда мы вот так вот стоим, я стерплю, если ты мне скажешь всю правду. Я стерплю, если ты скажешь, что я тебе безразлична. Я играю в то, что небезразлична, а на самом деле... никто меня не любит. Разве что Фредерик - немножко, на свой скаредный лад, - нужен же ему кто-то, кому бы он плакался по пустякам. Во мне точно две женщины. Одну вы принимаете. А другую - нет. Если бы у меня были дети... хотя бы один ребенок!
- Рассказать тебе про классную комнату?
- Да-да, расскажи!
- Вообще-то это длинная история, все началось с того, что сегодня утром я совершил натощак возлияние. Потому так и вел себя в церкви.
- А я от тебя была без ума.
- Выходит, нечистый не лишен признаков пола. Так я и думал. Но давай не будем сейчас об этом. Об этом наваждении. Как-нибудь в другой раз. Знаешь, я сидел потом в классной комнате и чувствовал себя обманщиком. Отъявленным обманщиком. Который надувает на каждом шагу. Понимаешь? И вдруг классная комната раскрылась. Впустила меня. По-другому и не скажешь. Да. И я по-настоящему вошел в нее, впервые. И она поручилась за меня, и простила мне все, что я выделывал в ее стенах. Девочка моя, отныне это мое пристанище. Если будет на то дозволение, я - узник до конца моих дней.
- А ты рад тому, что ты узник?
- Вроде бы рад. Видишь, я тебе все рассказал. Я редко кому что рассказываю.
- Спасибо тебе! Но давай вернемся. Чтобы ничьи подозрения не отравили нам этих мгновений. Пойдем потанцуем.
Вальдемар таки играет на своей гармонике! Ему подыгрывает приятель. Теперь уже танцует и старшее поколение. Пивные рожи полыхают медью. Женские лица непроницаемы, на губах - загадочная улыбка. Нет, ты посмотри! Входя в круг, эти немолодые женщины все как одна становятся похожи на Мону Лизу. Улыбка кроет тайну. Душа устремлена к далеким воспоминаниям безудержной молодости. Зала содрогается, людей закручивает неистовый водоворот, из его глубин взвихриваются сотканные из жизни мечты, о, прекрасный, прекрасный гибельный миг, я молю - продлись! я молю - продлись!