История предусмотрела месть и для самых понимающих и умных современников царя Дмитрия Ивановича, всегда прекрасно видевших ложные основания претензий самозванца на власть, но никак этому не препятствовавших. Месть эта немедленно настигла бояр Голицыных, превратившихся если не в прямых цареубийц, то в соучастников расправы с царевичем Федором Годуновым и его матерью — вдовой царицей Марией Григорьевной. Царица Мария Годунова была дочерью опричного убийцы Малюты Скуратова и повторила судьбу многих жертв своего отца. Справедливое наказание? Но кто звал в судьи Лжедмитрия и его усердных клевретов?
Не менее злым оказался урок и для короля Сигизмунда III, а особенно для воеводы Юрия Мнишка и его семьи. Удивительно было уже то, что самозванец не забыл о своих обещаниях немедленно, после того как воссел на русский трон. Так причудливо, как может быть только у влюбленного человека, мысль о Марине Мнишек была встроена в грандиозные планы исторического переустройства Московской империи. Лжедмитрий, вспоминавший о себе как о сыне Креза, искренне равнявший себя с Александром Македонским, не прельщался тем немногим, что могла дать ему свадьба с Мариной Мнишек, когда его задача состояла в обладании миром. Но Марина ему все-таки была нужна. Ни одна московская боярышня не могла быть принята при дворе других государей, а Лжедмитрий вряд ли хотел навеки затвориться в Москве. Он хотел открыть границы для подданных других стран, собирался учредить академию на манер краковской. Продолжились бы и поездки молодых дворян на учебу в другие страны, начатые еще при Борисе Годунове…
Так что же, еще одна утерянная возможность, еще одна потенциальная «развилка» русской истории? Но за то время, которое самозванец находился на русском троне, он так и не сумел внятно указать направление, по которому надо было пойти Московскому государству. Вместо этого он оказался слишком занят самим собой.
Лжедмитрия иногда ставят даже в один ряд с Петром Великим: по размаху замысла и совпадению некоторых деталей императорского «проекта». «Птенцы гнезда Дмитриева» тоже не заставили себя ждать. Вспомним весьма достойных, в чем-то даже выдающихся людей, впервые приближенных к трону и пожалованных царем Дмитрием Ивановичем: князь Иван Хворостинин, мечник князь Михаил Скопин-Шуйский, стольник князь Дмитрий Пожарский. С такими приближенными действительно можно было добиться многого, но для этого надо было строить новую страну и быть, как Петр I, архитектором нового государства, а если надо, то и обычным подмастерьем на этом строительстве. Самозванец же остался сыном своего века. В лучшем случае он тоже иногда действовал собственным примером, а в худшем брался за привычный царям кнут. По свидетельству нунция Клавдия Рангони, «он сравнивал москвитян с конем, который подчиняется опытному седоку»7. Хорошо известно, что этот седок слетел и разбился насмерть, после него осталась только «вздыбленная» Русь, и все это не имеет ничего общего с образом Медного Всадника.
В отличие от Петровской эпохи, в Смуту начала XVII века выиграла «старина» во главе с боярином князем Василием Шуйским, а не «новизна» царя Дмитрия. Дмитрий был не ленив, он поддерживал сколько мог свой «преобразовательный» порыв, продолжая игру. Однако все, что он делал, проходило незримую «экспертизу» неизощренных умов московских бояр, дворян, стрельцов, посадских людей и обычных мужиков. Шанса Лжедмитрию не было предоставлено, и вина в этом полностью лежала на нем, так как самозваный царь был обречен на вечное добывание доказательств собственной состоятельности на троне. В отличие от Петра I он трудился для себя, а этого не могли не почувствовать его приближенные и обычная толпа с ее ненасытной «топкой» народных ожиданий. Рядом с Кремлем уже собиралась боярская оппозиция, сопротивлявшаяся навязываемому обновлению России по «литовским» образцам. И что бы дальше ни происходило, никому не удалось переломить упрямое стремление возвратиться к тому порядку, как «при прежних государех бывало».
Самодержец был источником не только власти, он был всем в Московском государстве. Сакральное значение царской власти означало принятие любых действий царя и великого князя всея Руси и переносилось на его наследников. Лжедмитрий назвался таким законным наследником царя Ивана Грозного, и это объясняет осуществленное им восхождение к царскому трону. С царским скипетром и державой он мог быть кем угодно, его власть ограничивалась только «миром», общие действия которого тоже считались оправданными от Бога. Народ в той драме про самозванца, как известно, до поры «безмолвствовал». Лжедмитрий нарушил своими новшествами привычное соотношение власти в Московском государстве, и «мир» совершил свой переворот. Однако и московский «мир» нельзя оправдать, потому что убит был венчанный царь. Те, кто пошли потом воевать за царя Дмитрия вместе с Иваном Болотниковым, кто собрались в столице второго самозванца в Тушине, тоже думали о справедливости. У них была идея восстановления нарушенного равновесия между «царем» и «миром». На деле все превратилось в бесконечные бунты, убийства и грабежи именем царя Дмитрия Ивановича. Пока не пришло время земского подвига с освобождением Москвы и избранием на царский престол царя Михаила Федоровича в 1613 году. Но это уже другая история…