Планы эти были не менее экзотичными, чем внешний вид отца Андрея Лавицкого. Московский царь выдал наставления своему гонцу в Рим: объявить «о намерении предпринять войну против турок», просить способствовать заключению союза или лиги с императором Священной Римской империи и ходатайствовать о признании его титула императора в Речи Посполитой22.
После того как царь Дмитрий Иванович вступил на московский престол, ему можно было не только выслушивать чужие условия, как это было раньше, но и диктовать свои. Поэтому, продолжая поощрять иезуитов и папский престол в их надеждах, царь поменял условия договора. Теперь он требовал от короля Сигизмунда III признания своего императорского статуса и просил в этом поддержки папы Павла V.
Вопрос о царском титуле для московских великих князей относился к числу самых болезненных в отношениях с Речью Посполитой. Непризнание этого титула за Иваном Грозным, первым венчавшимся на царство в 1547 году, положило начало целой исторической полосе войн и конфликтов между соседними странами. Как заметила А. Л. Хорошкевич, даже многие извивы внутренней политики, связанные с боярскими «мятежами» и «изменами», могли объясняться местью царя Ивана IV за ущерб царскому титулу, допущенный его дипломатами на переговорах с Речью Посполитой23. Война за титулы велась и при заключении русско-польского перемирия 1602 года: в итоговом документе Бориса Годунова не называли царем, а московские дипломаты отказали польскому королю в праве именоваться еще и королем Швеции, несмотря на принадлежность Сигизмунда III к шведской королевской династии. Когда Дмитрий появился в «Литве», как только его не называли — «сын этого тирана», «московит», «господарчик», «московский государик» (на сейме 1605 года), но никогда — «царевич» или тем более «царь». Этот титул он обрел только вступив в пределы Северской земли, а затем утвердил его венчанием в Успенском соборе. Но в представлении о московских князьях, существовавшем в Речи Посполитой, ничего не изменилось. Поэтому требование именовать себя императором Московского государства было со стороны царя Дмитрия Ивановича вызовом и немыслимой дерзостью одновременно24.
Станислав Немоевский писал о Дмитрии Ивановиче, что «он был полон заносчивости и спеси». Однако нельзя все списывать на высокомерие и заносчивость Дмитрия, пусть даже эти черты и присутствовали в его характере. Отрицательные личные качества правителя вполне могли совпадать с насущными государственными интересами. Дмитрия с первых шагов в Москве признали «солнышком нашим». Показательны слова, которыми протопоп Благовещенского собора Терентий встречал Лжедмитрия: «Внегда услышим кого, похваляюща нашего преславного царя, разгараемся любовию ко глаголющему, ради яже к своему владыце любве»25. При таком отношении подданных к царской власти самозванец мог не сомневаться, что все его шаги будут благословляться и одобряться.
После первых «реставрационных» шагов, связанных с искоренением памяти о временах правления Бориса Годунова, царь Дмитрий Иванович нашел более великую идею, захватившую его целиком. Недостаток положения Московского государства, соприкасавшегося на своих границах с периферией Османского султаната, он решил превратить в достоинство и возглавить борьбу христианских государей против «варварского» мира26.
Последний раз дипломаты Московского государства и Речи Посполитой говорили о целях общей борьбы с «бесерменами» (басурманами) в 1602 году. Но тогда это были всего лишь осторожные риторические фразы, не включавшиеся в текст письменного договора, чтобы не раздражить турецкого султана. Самое большее, на что могли надеяться царь Борис Годунов и король Сигизмунд III при заключении перемирия, так это возможность организации общей обороны от татарских набегов. Новый замысел превосходил по размаху все, что до тех пор обсуждалось на переговорах.
Как, наверное, было досадно королю Сигизмунду III увидеть выношенный им самим замысел в грубом исполнении московского выскочки, некогда находившегося в его полной власти! Сигизмунд III первым должен был познакомить с этой идеей Дмитрия, намекнуть на место, которое отводилось московскому царю в будущем новом крестовом походе. Всему этому способствовали и родственные связи Сигизмунда с императорским домом Габсбургов, и прекрасное знание ситуации при дворе султана в Константинополе. Речь Посполитая часто сталкивалась с турецкими янычарами и войском крымского царя не только на своей территории, но и в Молдавии и Венгрии, на ее стороне были воинственные запорожские казаки. И вот правитель Московского государства вместо того, чтобы оставаться в подчинении короля, попытался перехватить инициативу и сам первым организовать крупный поход на Крым и дальше на Восток27.