За конными шаркали лаптями полки крестьян Скорохода и Акинфиева. Конные упряжки протащили огневой наряд, проскрипел груженый обоз, и снова шагали улицами Коломны крестьянские ратники. Город враз превратился в многолюдный, голосистый.
В хоромах сбежавшего воеводы Пашков, сбросив кафтан и оставшись в рубахе навыпуск, по душам беседовал с Григорием Сунбуловым и братьями Ляпуновыми. Захар на Прокопия смахивает, такой же сероглазый, рослый, с тяжелой челюстью и кудрявой русой бородой. Только и того, что угрюм Захар Ляпунов, малоразговорчив, скажет слово и молчит. За столом еда обильная, мед хмельной языки развязал.
— Слыхивали, Скопин-Шуйский за Серпуховом Ивашку исщипал, — язвительно заметил Пашков. — Покуда Болотников к Коломне доковыляет, мы на полпути к Москве будем.
— Болотников, — протянул Сунбулов. — Для нас, дворян, он кто? Холоп!
— А видывал ли ты его, Гриша, — подзадорил Истома, — он главным воеводой над нами государем Дмитрием поставлен.
Сунбулов выругался:
— Признавать не желаю, а Москву мы и сами можем тряхнуть. Вон как воевода Хмелевский тыл показал, и Семка Прозоровский с думным дьяком Васькой Сукиным побегли до самой Москвы.
Прокопий Ляпунов из-под нависших бровей уставился на Пашкова:
— Я чего хочу поспрошать, други, где тот царь Дмитрий? Полгода о нем судачат, пора бы ему к войску явиться. Не таков он, чтобы в Речи Посполитой отсиживаться, когда Москва завиднелась.
— Враки все о Дмитрии, — буркнул Захар.
— Как враки? — подался к нему Сунбулов.
— А вот так. Нету Дмитрия.
— У Болотникова спросите, он с ним, сказывают, в Варшаве видывался.
— И спросим, — заверил Прокопий. — А есаул Скороход и атаман Акинфиев — люди Ивашки.
— Нам, дворянам, с чернью не с руки, — буркнул Сунбулов.
— Ино так, — согласился Пашков, — однако без них Москвы не пытать. Потерпеть надобно…
Подмосковье горбится возвышенностями, изрезано буераками. В падях и низинах гривами темнеют дальние сосновые леса. От северного окоема и далеко на юг глазу не хватает, всюду движутся люди. Войско Болотникова идет на Москву.
Сам Иван Исаевич держит коня в поводу, с высоты холма глядит на многочисленную рать холопов и крестьян.
Доволен Болотников, не скопом валят мужики, а строем воинским, полками, отрядами, со своими полковниками, есаулами, атаманами.
Узнав, что Истома Пашков уже в Коломне, Иван Исаевич круто взял на Троицкое, заявив на свет о своем намерении зажать воевод Шуйского с двух сторон…
Появление болотниковцев в юго-западных и западных московских землях охватило крестьянскими восстаниями новые районы. Малоярославец и Можайск, Ржев и Старица примкнули к Болотникову. Его армия подступила к Первопрестольной от Звенигорода и села Коломенского и остановилась.
Иван Исаевич велел укрепляться. У Заборья и Коломенского определил главные станы. Из ближних лесов волокли бревна, спорые плотницких дел умельцы рубили остроги с башнями, землекопы рыли хитрые ходы-норы, насыпали вал, огораживались тыном.
— Молодцы, молодцы! — хвалил строителей Иван Исаевич, объезжая войско. — Быть царевым полкам битыми. Вон она, Москва, рукой достать.
Подбадривал Болотников, сам понимал, подтянулось царское войско, собралось в крепкий кулак, нелегко будет одолеть Шуйского.
Готовится Болотников, готовятся и воеводы Шуйского.
Сек колючий морозный ветер, но Болотников упрямо подставлял ему лицо. Не оставляли думы о наступившей зиме, о хлебе, которого мало, а ратников кормить надо. Вчера настоятель Симонова монастыря отказался дать зерно. А Болотникову известно, у монастыря житница обильная, припрятали хлеб монахи.
В Котлы Иван Исаевич попал к вечеру. Солнце на закате скользило по верхушкам ельника и сосняка, подобравшегося к самому селу, по церковной маковке, по соломенным крышам изб.
Увидев Артамошку Акинфиева, Болотников окликнул:
— Чего глаз не кажешь, атаман?
— Не звал, значит, надобности не имел.
— Нынче зову. Сыщи Скорохода и к Пашкову. У него буду.
У Истомы застал Прокопия Ляпунова. Поздоровались.
Иван Исаевич обнял Пашкова.
— Удалец, ловко бил Васильевых воевод. Вишь, в самую Москву загнал.
Нежданно в разговор вмешался Ляпунов:
— Говорят, Шуйский не царь, это истинно, но где царь Дмитрий? Пора бы ему к нам явиться. Может, его в живых нет, а нам сказки плетут?
— Жив, в Речи Посполитой укрылся, — оборвал Прокопия Иван Исаевич и нахмурился: — Настырный ты, Прокопий. Быть по-вашему, отпишу князю Шаховскому, пошлет он грамоту государю.
Но Ляпунов не унимался, пригрозил:
— А то ведь мы, дворяне, и к Шуйскому повернуть могем.
— Грозишь?
— Не грожу, правду сказываю.
— Правду? К Шуйскому? — Болотников покраснел от гнева, вышиб ногой дверь. — Послушай, гудит лагерь. То от людского множества. Теперь ответь, Прокопий, кто, как не Холопы и крестьяне, бивали воевод царских. И не Шуйским, а Дмитрием обещаны им земля и воля… Не будет Дмитрия, сами ту волю добудем, народом.
Пашков отмалчивался, в избу ввалились Скороход и Акинфиев. Болотников повернулся резко:
— Слыхивали, атаманы, чем Прокопий грозит? К Шуйскому переметнуться.
— Волчьи мысли! — Артамошка покосился на Ляпунова. — Дворянская кровь заиграла.
Скороход отмахнулся:
— Пустое плетет Прокопий с перепою.
— Пустое ли? — продолжал хмуриться Болотников. — Значит, на дурь бражника валишь?
— Не в обиду, Иван Исаевич, — вставил Пашков. — Не один Ляпунов требует Дмитрия показать, другие тоже. Знать желательно, доподлинно он жив аль враки?
— Сказал, уведомлю Шаховского. Князь Григорий поболе меня сведущ, где царь Дмитрий. Он с ним видится. — Расстегнув короткополый тулуп и сняв мохнатую шапку, Болотников присел на край лавки, перевел разговор: — В Симоновом монастыре добрые запасы хлеба, надо взять их.
— Поручи нам с Артамошкой, — сказал Скороход.
— Монахи добром не дадут, биться будут.
— Осилим.
— Что молчишь, Истома?
— Хлеб нужен, верно. Однако стены монастырские высокие, крепкие и монахи оружные.
— Приступом, — снова подал голос Скороход, — лестницы изготовим, ворота тараном.
— Иного не вижу, кормить народ надо. — Болотников помял шапку. — Огневой наряд выставим, подкатим гуляй-городок. Три дня на подготовку, и с богом…
Глава 6
Царево войско осадило Калугу. Марина Мнишек в Ярославле. Гермоген. Болотников уходит в Тулу. С богом, за царя Дмитрия! Патриарх и митрополит
Безлунная ночь. Недвижно застыли белесые тучи, сыплют снегом. Голодным волком завывает в вышине ветер. Конец октябрю, а так заненастилось.
Маленький вертлявый Никишка, чем-то на хорька похожий, родом из мелких служилых людей, выбравшись незаметно из лагеря, гнал коня не жалеючи. Никишка — близкий Ляпуновым человек, Прокопий наказал ему: проникни к царю Василию Ивановичу, обо всем расскажи.
Еще говорил Прокопий, если царь Шуйский снимет с него и брата Захара да Григория Сунбулова вину, то они служить ему готовы во веки веков…
Никишку Ляпунов стращал, коли бунтовщики изловят, то пусть он язык проглотит, молчит как рыба, одно твердит — заплутал, с дороги сбился.
Вот и Москвы окраина затемнела. Ни огонька. Никишка мысленно перекрестился. А когда окрик дозорных заслышал, вздрогнул, поспешил ответить:
— К царю Василию Ивановичу из лагеря воров!
Окружили Никишку стрельцы, силком стащили с коня, еще и по шее накостыляли:
— Айда к воеводе, обскажи, с какой нуждой пожаловал, может, ты шпынь аль с письмом подметным…
В Москве голодно и речи крамольные гуляют. Крестьянское войско под самыми стенами города встало. Люди Болотникова проникали в Москву с подметными листами, призывали бунтовать против Шуйского и бояр, дома их и имущество отбирать.
В Разбойном приказе день и ночь воров пытали каленым железом, люто, до смерти. Прохожий пыточную избу стороной обходил, вопли и крики за душу брали, кровь в жилах стыла.