Длинные, стройные и мускулистые руки и ноги, широкие плечи и худощавое, но крепкое сложение говорили о смешавшейся в его жилах крови конкистадоров и американских индейцев — воистину гремучая смесь гордости и великодушия. Когда он обнимал ее, она чувствовала, что никогда и нигде ни один мужчина на свете не даст ей с таким блаженством испытать всю полноту жизни и она уже никогда и ни за что не полюбит никого другого.
Так оно и случилось.
— Ты приехал, чтобы полюбоваться на разорившихся Хэмптонов, я угадала? — поинтересовалась Лия с прямотой, которую, как она знала, он сможет оценить по достоинству.
Циничная улыбка тронула уголки его губ.
— «Нас можно поколебать, но не сломить». Такой, кажется, был девиз у твоего отца? Нет. Я приехал, чтобы выяснить, почему ты не продала имение, если дела идут так скверно. Неужели ты действительно на такой мели, что вынуждена прибегнуть вот к этому? — Достав снова из кармана рубашки газетное объявление, Хантер сжал его в кулаке и отшвырнул смятую бумагу в угол, где стояла корзина для мусора. Перелетев через стол, бумажный шарик со слабым шелестом свалился на дно пустой корзины.
Вряд ли можно было яснее выразить свое неодобрение. Лии казалось особенно унизительным, что именно Хантер догадался о том, кто дал это объявление. Однако теперь она уже не застенчивая девочка-подросток, которую легко напугать. И она не позволит себя оскорблять. Не позволит никому. А уж в особенности — Хантеру.
— Все это — не твое дело, — сообщила она ему. — Я тебе ничем не обязана и уж ни в коем случае не собираюсь отчитываться перед тобой за свои действия.
— А я хочу, чтобы это стало и моим делом, — поправил он ее твердо, и она уловила в его голосе металлические нотки. — Чего бы мне это ни стоило, тебе придется объясниться.
Лия постаралась подавить захлестнувшую ее ярость. Это оказалось нелегко. Хантер и раньше обладал буквально сверхъестественным умением вызывать у нее невероятное раздражение.
— И что же, — ядовито спросила она, — тебе действительно интересно? Или ты приехал позлорадствовать?
Он сложил руки на груди.
— Если бы мне было неинтересно, ты меня бы тут не увидела.
— Превосходно. — Надо постараться поймать его на слове и посмотреть, что из этого выйдет. Однако Лия смутно подозревала, что ни к чему хорошему это не приведет. — У меня не было иного выхода. Единственное, что мне оставалось, — это напечатать объявление.
Нетерпеливо взмахнув рукой, он дал ей понять, что его не так-то легко провести.
— Не говори ерунды. Выход всегда есть. Ты просто любишь почему-то выбирать непроходимые дебри.
— Можешь не соглашаться с моими решениями, они от этого хуже не станут, — парировала Лия, чувствуя себя уязвленной. — В последние несколько лет дела шли не совсем хорошо. Папа… папа умер через год после того, как ты уехал. — Ей было больно вспоминать о том, что Хантер бросил ее как раз в то время, когда она сильнее всего нуждалась в нем. Боль давала о себе знать даже спустя все эти годы… Если бы Хантер не появился в ее жизни снова, возможно, она бы так и не поняла, какую боль испытывает до сих пор.
— Да, я знаю.
Она вздрогнула.
— Ты знал? — Знал и даже не подумал о том, чтобы вернуться? Не поинтересовался, как она себя чувствует, не спросил, нужна ли ей помощь или поддержка? Лия расправила плечи. Ну, нет, поддержка ей не нужна. Она сама может за себя постоять. И защитить свою бабушку. И ранчо. И всех, кто рассчитывал на нее и ее защиту. Неважно, чего это будет стоить.
— Я прочитал некролог в газетах. — Он наклонился ближе, и Лия почувствовала на щеке его теплое дыхание, вдохнула пряный, волнующий аромат его одеколона. — Насколько я понимаю, дела на ранчо с тех пор идут все хуже и хуже. Может быть, ты такая же бессердечная и прямолинейная, как и твой отец, но тебе ни за что не стать таким первоклассным скотоводом, каким был он.
Лия дернулась, словно от удара, и на какую-то долю секунды маска вежливости и благоразумия, за которой она пыталась спрятаться, соскользнула с нее, отчего девушка сразу почувствовала себя беззащитной и ранимой. Как только могло случиться, что когда-то именно этот мужчина соблазнил ее? Пусть ей было всего восемнадцать лет, но и тогда ей следовало рассмотреть холодную, безжалостную душу, правившую его острым умом, а не обращать внимания на красивую оболочку этой души.