– Я не знаю, что именно произошло. Может быть, Андреас запретил ей, может быть, ее мать, но в итоге Виктория сказала, что либо Карл едет на ферму с ней, либо она вернется туда одна. Возможно, она думала, что если в доме будет ее муж, Андреас не станет… Но зачем вообще было возвращаться на эту проклятую ферму?! Мы готовы были ее принять, даже мама!
– Что было дальше?
– Карл выдержал в Хинтеркайфеке около месяца, точно не помню, а после этого вернулся в Лааг.
– Он говорил о причинах отъезда?
– Нет. Он вообще не говорил на эту тему. Случившееся морально убило его – он мог часами сидеть и молча смотреть на стену, мог начать пить ни с того ни с сего и не останавливался пока не падал без памяти. И родители, и мы с Вольфгангом пытались поговорить с ним, как-то помочь ему, но как только речь заходила о Виктории, он уходил от разговора. А потом началась Война…
Установилась тишина, которую нарушил Майер:
– Почему Карл попал на фронт? Он не был годен.
– Да, не был. Он пошел добровольцем. Я не знаю, как у Карла получилось пройти медкомиссию, может быть, он подкупил доктора, а может быть смог его убедить. Оберкомиссар Вюнш, вы, наверное, помните, какое возбуждение тогда царило, как все были уверены, что Война закончится к Рождеству, причем непременно в нашу пользу?
Хольгер кивнул. Он хорошо это помнил.
– Карл записался добровольцем, а вместе с ним записался Вольфганг. Я, признаюсь, был никудышным братом, а вот они вдвоем были очень близки. Вольфганг больше всех переживал за Карла, наверное, так же сильно, как и мать. Знаете, как это иногда бывает – старший заботится и приглядывает за младшим, а потом, наоборот, младший опекает старшего. Только Вольфганг уберечь Карла не смог… А я попал под мобилизацию на Восточный фронт.
Я узнал, что Карл погиб, когда сам в госпитале лежал после ранения. Горящей балкой придавило, если бы однополчанин меня послушал и оставил, я бы там заживо… к счастью, он не послушал. Я так у него на горбу и отрубился, потом в себя прихожу в госпитале – половина тела огнем горит, трех пальцев на правой руке нет и дышать могу только с трудом. В общем, комиссовали меня. Возвращаюсь домой, а отец только неделю как мать похоронил. И сам он в ту же ночь…
– Простите, что заставляем вас вспоминать об этом.
– Нет, вы знаете, я вам даже благодарен. Я никому, даже своей супруге, все это не рассказывал, по крайней мере, все за раз.
– Вы поддерживали переписку с Вольфгангом?
– Да, поддерживал. От него узнал, что Карл погиб сразу, не мучился. Он от меня узнал о смерти отца. Его ранило на Войне дважды – в первый раз в 15-м лицо осколком задело, на том же месте, что и у вас, оберкомиссар Вюнш, только глубже. А во второй раз в 17-м в ногу, он с тех пор прихрамывает немного на правую ногу.
– После возвращения вы встречали Викторию?
– Да, один раз. В 15-м году она призналась отцу Хаасу – это священник из Кайфека – что Андреас ее насилует. Хаас смелее меня оказался – решил, что тайна исповеди не должна позволять такой мрази как Андреас остаться безнаказанной. Полицейские искали свидетелей, которые могли бы подтвердить слова отца Хааса – Виктория-то, разумеется, отказалась обвинять Андреаса – и я согласился выступить на суде. Я знал, что у Виктории родилась дочка от Карла, моя племянница… Но, признаюсь, тогда я не думал о ней, мне хотелось чтобы Андреас заплатил за то, что сломал жизнь Виктории, а она из-за этого привела моего брата к гибели.
– Вы считаете, что он пошел на Войну из-за нее?
– Да, считаю. Карл знал о своих проблемах с равновесием, знал о своей астме – он отправился на фронт не за Германию и не чтобы снискать себе славу. Он просто искал смерти. И Виктория была единственной причиной, по которой мой брат захотел бы умереть.
– Андреаса осудили. Что было дальше?
– Не знаю, я больше не следил за жизнью Виктории. Я был тогда не в лучшей форме. Тяжелые боли и большое хозяйство привели меня к зависимости от морфина. Не подумайте, что я оправдываюсь, просто сначала ты принимаешь его потому, что боль рвет тебя на части, потом, чтобы спать без кошмаров, а после, потому, что не можешь не принимать.
Я слышал, что Андреаса арестовывали зимой 20-го года за инцест, так как у Виктории родился сын, но Лоренц Шлиттенбауэр – уважаемый в Кайфеке человек – признал, что это его сын, и Андреаса отпустили. Правда, как я понял потом, когда читал об убийстве в газетах, Виктория поступила с Шлиттенбауэром так же как и с Карлом…
– А когда Вольфганг вернулся с Войны?
– В 1922-м. Он сражался в Балтийском ландесвере. Потом, когда ландесвер сдался, он остался в Литве военным специалистом. Но это вам лучше у него спросить, я плохо знаю этот период жизни Вольфганга. У нас тогда оборвалась связь, и мы смогли найти друг друга только в 22-м году.