– А чем вы занимались в эти дни?
– В основном спал. Если не спал, то читал, ел и пил вино. Я покидал свое убежище не больше пары раз в день. Один раз разжег печь и камин, чтобы немного прогреть дом, но решил, что это очень заметно и больше так не делал. В сарай, а также в комнаты Виктории и домработницы я не ходил. Состояние, охватившее меня в лесу у того ручья, понемногу слабело и приходило осознание совершенного. Впервые я попытался уйти еще на второй день после убийства, но кто-то заметил и окликнул меня. В тот раз я решил вернуться в свое убежище.
– Почему вы не взяли деньги, которые хранились в доме?
– Я взял. Единственный раз я зашел в комнату Виктории, чтобы взять в кошеле, так и оставшемся лежать на кровати с моего первого визита, сумму, которой мне не достовало, чтобы добраться до Мюнхена. Я точно не помню сколько, но не очень много.
– А почему вы не взяли остальные деньги?
– Потому что я пришел не за этим.
– Кто-нибудь приходил в течение времени, которое вы провели на ферме?
– Да. Почтальон каждый день бросал почту в окно кухни, которое я решил не запирать чтобы не вызвать подозрение. Приходили и другие люди. Один из визитеров и вынудил меня уйти…
– Сколько вы пробыли на ферме?
– Четыре ночи, считая ночь, когда убил Груберов.
«Его спугнул Хофнер! Вольфганг все это время просидел прямо над механиком».
– Вы не пытались замести следы?
– Нет. Пятна крови и следы от сапог были везде на полу. Сапоги я вымыл только в лесу, в том самом ручье. Там же вымыл и нож с шестопером. Немного крови попало и на мою одежду – на левый рукав, насколько я помню, но от нее я смог избавиться только в Мюнхене.
– Расскажите про то, как вы покинули ферму.
– С самого утра приехал мужчина. Он долго стучал в дверь. Потом долго ничего не происходило, но я знал, что он остался ждать у двери, так как он насвистывал. После этого он вошел в гараж. Я напрягся, готовясь атаковать, если он каким-то образом сможет меня обнаружить, но он принялся чинить двигатель и возился с ним несколько часов, не отвлекаясь. Я даже смог поспать за это время. Когда он ушел, я понял что не смогу больше скрываться на ферме, так как долгое отсутствие Груберов начинает вызывать подозрения, а значит скоро сюда придут и обязательно найдут трупы в сарае. Когда это произойдет, лучше быть далеко.
Я собрал свои вещи, взял деньги из кошеля Виктории, выбрался через окно в кухне и ушел в лес. Я оставлял за собой следы на снегу, но с этим ничего нельзя было сделать. Снега было еще много, хотя уже был апрель. Я почистился в ручье и вышел на дорогу, ведущую в Кайфек. Сперва я опасался, что капли крови на одежде будут сильно бросаться в глаза, но никто не обратил на них внимания, видимо сочли за обыкновенную грязь. Я добрался до Кайфека, но в саму деревню не заходил, а сразу пешком пошел в Ингольштадт. Идти было довольно далеко, так что я добрался только к ночи.
– Вы встречали кого-нибудь по пути? Может быть полицейского?
Этот вопрос ничего не решал, но мог окончательно подтвердить правдивость слов Вольфганга.
– Дайте вспомнить. Да! Вы продолжаете удивлять меня степенью собственной осведомленности. Я встретил сломавшуюся машину, в которой сидел полицейский, а его спутник, очевидно, водитель, был занят ремонтом. Я и запомнил-то это только потому, что удивился, что полицейский едет на обыкновенном гражданском автомобиле.
– Как вы нашли вашего брата?
– Это прозвучит странно, но у Ульриха есть удивительное умение. Он умеет оказываться рядом в тот момент, когда ты его ищешь. Я и сам не знаю, как он это проворачивает, но я просто столкнулся с ним в пивной. Я зашел туда, чтобы погреться – весь день бродил по Мюнхену и продрог как собака – и увидел его за столиком вместе с несколькими нацистами, у него и у самого на руке была повязка. Я сразу его узнал, несмотря на то, что у него обгорело лицо и полностью изменился голос, а вот он признал меня не сразу.
Я очень благодарен Ульриху, так как если бы не он, я бы умер той весной в мюнхенской подворотне. Он пустил меня пожить в свой дом, он же познакомил меня с тем, что стало новым смыслом моей жизни…
– К вам или к вашему брату приходили полицейские насчет этого дела?
– Нет, во всяком случае, ко мне никто из ваших не приходил. Я удивлялся этому – в доме осталось довольно много моих следов, да и раны от шестопера были очень характерными…
Повисла долгая тишина. Все слова были сказаны, но их осмысление требовало времени. Наконец, Хольгер начал говорить:
– Вам удалось убедить меня в собственной виновности. Вы действительно это совершили. Но я не понимаю, зачем вы рассказали нам об этом? Если вы хотели сознаться в содеянном, то могли просто прийти в полицейское управление и рассказать об этом дежурному полицейскому. Однако вы этого не сделали тогда и, судя по всему, не планировали делать сейчас. Я правильно понимаю, что вы не ждали наш визит?