– Договорились. С большим удовольствием.
– Не знал, что вы поклонник классической музыки, Франц.
– Я, скорее, равнодушен, а вот Хельга обожает вальсы. Она меня долго убеждала приехать.
– Как поживают фрау Лагард и юная Стефания?
В 34-м году Майер исполнил свое желание перевести сестру и племянницу в Германию. Хольгер пару раз общался с темноволосой – в отца – Стефанией и твердо уверился, что эта женская версия Франца имеет хорошее будущее. «Сейчас ей должно быть уже… шестнадцать…» – Вюнш провел в уме нехитрые вычисления.
– У Марии все нормально, а Стефания с головой погрузилась в дела Союза немецких девушек и на хорошем счету.
– Продолжает заниматься живописью?
Стефании Лагард очень неплохо удавались пейзажи и изображения животных.
– Да, но уже меньше – много времени уходит на учебу и на дела Союза… А вам скоро слать поздравительные открытки?
Хольгер недоуменно посмотрел на Франца, но быстро понял, о чем он:
– Через три месяца. Если, конечно, все будет хорошо.
– Имя уже придумали?
– Да. Решили, что если мальчик родится, Хелена имя выберет, а если девочка, то я. Она хочет имя Карл-Хайнц в честь Иберсбергера, а я думаю над именем Ида.
– Я слышал о смерти оберста Иберсбергера. Соболезную, вы ведь были друзьями.
Калле не стало год назад. У пышущего энергией сорокавосьмилетнего мужчины, храброго солдата и отличного друга не выдержало сердце. Вюнш вспомнил, как успокаивал на похоронах рыдавшего Зигмунда Шигоду.
– Ничего не поделаешь. Теперь он пирует в Вальгалле.
Установилось молчание, продержавшееся до начала концерта. Хольгер вернулся на свое место и следующие полтора часа прошли в музыкальном восторге.
Грянул Марш Радецкого. Зал начал хлопать в ладоши и топать ногами в такт музыке, написанной Иоганном Штраусом-отцом в честь победы в Италии австрийского маршала Йозефа Радецкого. Столь странное для воспитанной венской публики поведение было давней традицией. Когда Марш Радецкого исполнялся впервые во время триумфального возвращения маршала в Вену, народ хлопал и топал ногами. С тех пор исполнение этого произведения на концертах сопровождалось именно такой реакцией слушателей.
Музыка унесла Хольгера очень далеко. Ноты били его по голове, а перед глазами маршем шли его боевые товарищи – те, кого он потерял. Вюнш видел их всех: и тех, кто погиб на Войне, и тех, кто умер много позже. А еще он увидел Вольфганга Габриеля.
На лице Вольфганга не было трупных пятен. Его тело не раздуло от долгого пребывания в воде. Он почти не изменился за эти шесть лет, разве что седины стало еще больше. Он сидел на балконе справа от Вюнша и тоже слушал Марш Радецкого. Габриель был, как и Майер, одет во все черное, а на его плече была повязка со свастикой.
Хольгер застыл с удивленным выражением на лице, но через несколько мгновений удивление сменилось гневом. Вюнш понял, что Гиммлер просто его обманул: рейхсфюрер послал Вольфа не для того, чтобы убить Габриеля, а чтобы предложить ему работу. «Вот почему у штурмфюрера не было машины – он отдал ее Вольфгангу, чтобы я увидел автомобиль Габриеля и ничего не заподозрил…» Гиммлер с Вольфом придумали отличную комбинацию и блистательно ее разыграли.
Марш закончился. Он закрывал концерт. На сцену вышел тщедушный, худой человек. Его звали Йозеф Геббельс, и он был министром пропаганды. Все встали. Геббельс начал произносить речь, но Хольгер не слышал ни слова. Он ничего не слышал – в его мозгу все еще грохотал марш: «Пистолет остался в гостинице, так что застрелить его не получиться. Если забраться по той занавеске на балкон, то я смогу задушить его. Можно пройти на балкон и с другой стороны…»
Где-то на границе своего поля зрения Вюнш заметил объект. Хольгер старался не отвлекаться на него, но какая-то часть его разума твердила, что этот объект очень важен, что к нему нужно присмотреться всенепременно. Вюнш поддался этому стремлению, сфокусировал свое внимание на объекте и понял, что это вовсе не объект – это его жена Хелена, которая носит их общего ребенка и очень внимательно слушает Геббельса. Ее взгляд был устремлен на сцену, а на лице зависла торжественная улыбка.
Взгляд же Вюнша скользнул еще дальше и он увидел Майера и Хельгу, лица которых сейчас были так похожи на лицо его жены. Душа Хольгера металась между этими тремя молодыми людьми и Вольфгангом Габриелем. Он не знал, как ему поступить.
Геббельс закончил и вскинул правую руку. Хольгер, в голове которого продолжал звучать марш, посмотрел на Хелену и произнес одними губами:
– Зиг Хайль, Хелена!
А после этого громко и отчетливо вместе со всеми: