Официальная часть закончилась, и в пивной началось брожение – те, кто пришел только на митинг, пытались выбраться из помещения, а те, кто собирался испробовать обещанное бесплатное пиво, наоборот, пытались зайти. В возникшей толчее Хольгер старался не потерять из виду Ульриха Габриеля. Тот сидел на прежнем месте и, казалось, ждал чего-то. Вюнш решил, что лучшего момента не будет, и, попросив Хелену подождать, начал пробираться в сторону Ульриха. Он подошел к Габриелю одновременно с юношей из Гитлерюгенда, которого Ульрих встретил с улыбкой, придававшей его изувеченному лицу жуткий вид.
– Я очень горжусь тобой, Хенрик!
Голос Габриеля действительно напоминал звук наждачной бумаги. Хольгеру уже доводилось сталкиваться с подобным. Многие ребята, у которых были обожжены дыхательные пути, приобретали хриплый надтреснутый голос. «Не удивительно, что Хелене он так хорошо запомнился…»
– Спасибо, отец. Я старался.
Вюнш, невольно услышав разговор Ульриха с юношей, присмотрелся к подростку внимательнее. Хенрику было лет пятнадцать, и он не походил на Габриеля ни фигурой, ни лицом. Хольгер мысленно вернулся к словам вдовы Мюлленбек, которая не упоминала о том, что у Ульриха есть сын. Кроме того, он не слышал, чтобы со сцены сегодня называли фамилию Габриель. Вюнш пришел к выводу, что Хенрик, скорее всего, был пасынком Ульриха.
– Здесь шумновато. Поехали домой, мама обещала приготовить утку. Только, пожалуйста, сделай вид, что ты этому удивился. Она просила меня тебе не говорить…
Хольгер подошел и вмешался в разговор, обратившись к Ульриху:
– Добрый вечер, прошу простить мою бестактность, но мне необходимо с вами переговорить.
– Добрый вечер. А вы, собственно, кто?
– Я из полиции, оберкомиссар Вюнш. А вы, Ульрих Габриель?
– Совершенно верно. А это мой сын, Хенрик. Чем могу помочь полиции?
– Я бы не хотел портить вам вечер разговорами о деле, которое я сейчас расследую. Не могли бы вы сообщить, где и когда мы можем встретиться и поговорить?
Ульрих задумался на мгновение и ответил:
– Это ждет до понедельника?
– Вполне.
– Тогда приходите на Бриеннерштрассе сорок пять, там штаб-квартира НСДАП. Я предупрежу дежурного, вас проведут ко мне.
– В какое время?
– С утра. Скажем, в девять часов. Вас устроит?
– Да.
– Мы сможем уложиться в один час?
Хольгер бы почти уверен, что одного часа не хватит.
– Нет.
– Могу я хотя бы узнать, по какому поводу вы хотите со мной встретиться? У меня какие-то проблемы?
– О, нет. Дело не в вас. Я хочу спросить вас о Хинтеркайфеке…
Слова Хольгера были неожиданностью для Ульриха. Он закрыл глаза и почти на минуту замолчал. Наконец, Габриель открыл глаза и произнес:
– Я понимаю, о чем вы. Но я ничем не смогу вам помочь, я даже уже не жил к тому времени в Лааге…
– Но вы их знали?
– Да, знал.
– Поэтому я и прошу вас о помощи. Нам нужны все, кто знал их и общался с ними.
– Хорошо, тогда в понедельник в девять утра я буду вас ждать и постараюсь ответить на ваши вопросы. А сейчас простите нас, мы опаздываем на ужин.
– Да, конечно! Это вы простите меня за беспокойство.
Хольгер поймал растерянный взгляд Хенрика, для которого произошедший разговор был совершенно непонятен, и, улыбнувшись ему, сказал:
– Поздравляю вас, молодой человек. Успех в учебе – первый шаг к успеху во взрослой жизни.
– Спасибо.
– Еще раз прошу простить меня за беспокойство. До свидания, господин Габриель, и вы, юный Хенрик.
– До свидания, оберкомиссар Вюнш.
Хольгер вернулся к Хелене. Почти все девушки уже ушли, и она сидела в одиночестве. Он сел рядом и позволил себе наклониться к самому ее уху:
– Прости, что пустил работу в этот вечер. Ты даже не представляешь, сколько времени ты сэкономила для полиции, вытащив меня сюда сегодня.
– То есть ты не дуешься?
– Нет, не дуюсь. Считай, что мы квиты.
– Хорошо. Тебе не кажется, что здесь слишком многолюдно?
– Кажется, и я как раз собирался тебе об этом сказать. В «Охотника»? У меня хорошее предчувствие насчет сегодняшних шахмат.
– Ты с утра то же самое говорил…
– И у меня еще – Хольгер посмотрел на часы – четыре с половиной часа, чтобы оказаться правым.
Глава 32
Рождение чудищ
Минуты текли одна за другой. Глаза болели от пристального всматривания в туман. Французов все не было видно. Лишь раз разнеслись с той стороны крики, быстро съеденные туманом. Хольгер почувствовал, что упадет от усталости если не найдет опоры. Он лег животом на разбитую стену окопа и, даже, смог задремать на несколько минут.