Майер задал очевидный, при взгляде на Коричневый дом, вопрос.
– Утро, понедельник, выборы только недавно прошли, да и все руководство теперь в Берлине. Здесь остались только баварские партийные органы да несколько внутрипартийных организаций.
Франц кивнул, а затем спросил:
– Вы что, просто увидели его на митинге? Не следили специально, а просто столкнулись с ним?
– Именно так. Знаете, как меня прозывают в Управлении, Франц?
– Да, знаю, Счастливчиком. Это за подобные случайности вы получили такое прозвище?
– Не совсем, но и за них тоже. Нам пора.
Они вошли в завешанный флагами со свастикой холл. На полу свастика была выложена из плитки. «А то я уже начал беспокоится, не ошиблись ли мы адресом…» – о принадлежности этого здания нацисткой партии говорили лишь ее эмблема, висящая на фасаде, да табличка перед входной дверью. Никаких, ставших уже привычными, флагов и штандартов – просто и со вкусом. За стойкой приемной сидела женщина, одетая в строгий серый китель и со свастикой на плече.
– Доброе утро, фрау. Мы из полиции. Оберкомиссар Вюнш и комиссар Майер. Нам назначена встреча с господином Габриелем.
Ей на вид не было и тридцати, но Хольгер просто не смог обратиться к столь представительно выглядевшей чиновнице «фройляйн».
– Доброе утро, господа. Да, он меня предупредил. Вас интересует сорок второй кабинет. Это на третьем этаже направо. Найдете сами?
– Да, конечно, фрау. Благодарю.
Пока они поднимались по лестнице, Вюнш обратил внимание, что в коридоре каждого этажа висит большой портрет Гитлера. «А он и среди сопартийцев насаждает культ своей личности…» – Хольгер понимал, зачем это делалось на улице и в общественных учреждениях, но здесь это его удивляло.
Полицейские остановились перед дверью с номером 42. Вюнш постучал и, дождавшись разрешения, прошел в просторный кабинет. Майер не отставал.
– Доброе утро, оберкомиссар Вюнш и…?
– Комиссар Майер.
– Доброе утро, господин Габриель.
Хольгер обвел взглядом кабинет, стараясь зацепить как можно больше деталей, которые могли бы охарактеризовать личность хозяина. Помимо ожидаемого портрета Гитлера ему в глаза бросилась некоторая неаккуратность в книжном шкафу да, изрядно позабавившее Вюнша, пресс-папье в виде бюста все того же Гитлера.
– Присаживайтесь, господа.
Ульрих Габриель встал из-за стола, но руку пожимать, ни Вюншу, ни Майеру не стал. Хольгер обратил внимание на то, что правая рука Ульриха, в отличие от левой, была в перчатке.
– Правильно ли я вас понял в субботу, оберкомиссар Вюнш, вы хотите спросить меня об убийстве Груберов?
– Да, и об этом тоже.
– Признаться, я действительно не понимаю, чем могу вам помочь.
– Вы не будете против, если мы просто будем задавать вопросы с коллегой? Некоторые из них покажутся вам не имеющими отношения к убийству, но поверьте, нам важна любая информация.
– Хорошо, спрашивайте. Я налью себе воды, мне трудно подолгу разговаривать, поэтому я часто смачиваю горло. Вы позволите?
Габриель подошел к графину с водой и взял его левой рукой. Хольгер еще в субботу обратил внимание, что Ульрих на полголовы ниже него. Учитывая, что Вюнш был достаточно высоким, это означало, что Габриель имел рост в пределах среднего. Также Хольгер обратил внимание на тяжелую походку Ульриха. «Если верить фрау Мюлленбек, он родился в 84-м, значит сейчас ему… сорок восемь или сорок девять, а шаркает как старик…» Габриель вернулся за стол и жестом показал, что готов говорить.
– Откуда вы знали Груберов?
– Их многие знали. Они были достаточно зажиточны, а Андреас славился дурным характером. Лично я тесно общался только с Викторией.
– При каких обстоятельствах?
– Мы познакомились еще, когда были детьми. Я старше был, наверное, года на три-четыре. Дайте-ка вспомнить… Получается, если мне было четырнадцать, то ей десять или одиннадцать лет. Помню, это было на каком-то фестивале в Кайфеке. Она уже тогда была красивой, а может быть, мне просто было четырнадцать, и я был готов влюбляться в кого угодно…
Габриель закашлялся и отпил воды. Хольгер воспользовался паузой, чтобы достать папиросу.
– Я попросил бы вас не курить. Я очень плохо реагирую на дым.
– Хорошо.
«Придется без курева…» – несмотря на досаду Вюнш убрал папиросу обратно в пачку.
– Так вот, мы иногда виделись с Викторией в Кайфеке. Я тогда подрабатывал помощником почтальона и объездил все окрестности на велосипеде, хотя к ним почту никогда не завозил. Вы ничего такого не подумайте – мы просто общались с ней иногда. Она вообще была открытой в то время, часто гуляла, легко заводила друзей.