Майер сделал свой фирменный укол:
– У нее не произошло резкой перемены в поведении лет в шестнадцать?
Габриель замолчал и закрыл глаза, шрам на лице покраснел. Очевидно, выпад Франца задел самое сердце.
– Произошла… Я видел у нее синяки на запястьях и на лице еще лет с тринадцати. Я имею в виду, с ее тринадцати лет. Я не был наивен и примерно понимал, что происходит, уговаривал ее рассказать, но она все отнекивалась, придумывала отговорки… Да вам по роду службы наверняка приходилось слышать от женщин, что синяки появились от падения с лестницы или от еще какой-нибудь чуши.
А в шестнадцать синяки ни с того ни с сего перестали появляться… Сама Виктория стала спокойной до полного равнодушия. Стала меньше гулять в компании. Тогда мне было двадцать, в голове у меня были уже другие интересы. Знаете, как это бывает? Еще вчера ты сам шатался до поздней ночи по окрестным полям с друзьями, а сегодня смотришь на такие компании свысока…
Ульриха прервал очередной приступ кашля. Прокашлявшись, он попросил небольшой перерыв и заговорил снова только через пару минут:
– Тогда с ней больше общался мой брат Карл. Я думаю, что он уже в те годы был в нее влюблен. Он рассказывал, что она увлеклась сбором трав и хочет стать аптекарем. Я тогда еще посмеялся: женщина-фармаколог… Сейчас-то я понимаю, что у нее вполне могло получиться – в семнадцать лет она сделала для Карла отвар, который он пил во время приступов. У него астма была. Карл вообще был болезненным с рождения. Мы его с трудом выходили. Так вот: он этот ее отвар выпьет и ему сразу легче становится.
Насколько я знаю, через пару лет Виктория уже только с моими братьями общалась близко. Я уехал в Ингольштадт работать в пивоварне. Тогда же женился. Детей только никак не удавалось… В общем, уехал я из Лаага и Виктория из моей жизни надолго исчезла.
Про то, что там тогда происходило вам лучше у моего брата Вольфганга спросить.
– А вы знаете, где его найти?
– Конечно. Он в Нюрнберге живет, на Адлерштрассе восемь. Карл за Вольфгангом с раннего детства приглядывал. Тот часто за ним бегал, а значит и с Викторией общался.
– Когда отношения вашего брата Карла с Викторией переросли в романтические?
– Не могу точно сказать. Как я уже говорил, он лет с шестнадцати был ее единственным близким другом. Они примерно одного возраста были, Виктория чуть старше, может, на год. Вдвоем они провели очень много времени, но в какой момент все началось, я не знаю.
– Вы не возвращались в Лааг до Войны?
– Вернулся в 12-м году после расставания с первой женой.
– После возвращения вы с Викторией или с кем-то из ее родителей не общались?
– С Викторией общался. Тогда я и узнал, что Андреас ее насилует…
– Как это произошло?
– Карл рассказал. Он рассказал, что уже несколько раз звал Викторию замуж. Карл решил по отцовским стопам пойти – чучела делал. У отца имя громкое в этом деле было, а у Карла руки откуда надо росли, так что будущее у него было. Виктория долго отказывалась от его предложения. В итоге призналась Карлу, а после этого дерьмо всякое… простите… чепуху всякую про то, что она сама во всем виновата, начала рассказывать.
Вы бы видели лицо Карла, когда он мне об этом говорил. Я его в таком бешенстве не видел никогда. Он всегда спокойный был, а тут… Не могу представить, каково ему было. Карл ведь общался с Андреасом, вынужден был разговаривать с ним, вести себя вежливо, и с матерью Виктории тоже. Я не уверен, что смог бы такое выдержать – мило улыбаться насильнику любимой женщины. Признаться, я очень хотел заставить Андреаса заплатить за все, что он с ней сделал. Убеждал Карла сообщить в полицию, но он сказал, что Виктория будет все отрицать, а прямых доказательств не было. Помню, он умолял меня никому не говорить, убеждал, что все кончится, когда они поженятся. А я, дурак, согласился…
– Но в итоге они все-же поженились.
– Да, Виктория согласилась. По окрестным деревням уже тогда ходили слухи, не знаю, кто их распускал, о том, что происходит в доме Груберов, поэтому мама сразу сказала «нет». Отец всегда был мягче, поэтому свое благословение дал и маму смог убедить. Свадьбу сыграли, не скрываясь, но и без шума. Я был шафером.
– Почему Карл переехал в Хинтеркайфек, а не забрал Викторию оттуда?
Ульрих налил полный стакан воды и выпил, потом подумал, налил еще один и выпил его тоже. По его лицу ходили багровые пятна – эмоции двадцатилетней давности до сих пор перехлестывали через край.
– Потому что она не захотела!
Он почти выкрикнул эти слова, которые перешли в очередной приступ кашля. На этот раз Габриель приходил в себя почти пять минут. Хольгер даже начал беспокоиться, но Ульрих жестом показал, что все нормально.