Я в аду, вот что происходит — другого объяснения быть не может.
Смирившись, я спрашиваю: — Что, черт возьми, я должен сказать Ханне? Ты же знаешь, какие девушки. Скайлар, наверное, рассказала ей все до мельчайших подробностей, наверное, плакала всю ночь и...
— Съела все мороженое?
— Нет. Я собирался сказать, что замышляла месть.
— О да, это имеет больше смысла. Отвергнутая девушка безжалостна, но ее друзья еще хуже.
— Я не отвергал ее. — Почему он так драматичен?
— Точно. Ты развел её — это еще хуже. — Когда я начинаю спорить, Зик поднимает ладонь, чтобы заставить меня замолчать. — Не говори. Мы оба знаем, что именно это ты и сделал, потому что ты — тупица и плохо соображал.
За всю мою жизнь меня никто никогда не называл меня тупицей. Меня называли умным, башковитым, слишком смышлёным для моего же блага... никогда тупицей.
— Ладно. Как скажешь.— Я роюсь в поисках шортов и надеваю их. — И что я должен сказать Ханне?
— Хорошая новость в том, что когда ты позвонишь — не пиши ей, потому что все, что она сделает, это выгрызет твою задницу, а затем заблокирует тебя — она не будет знать, что это ты, поэтому ответит на свой телефон.
Точно.
— Можешь, сказать что-нибудь вроде: «Подожди! Прежде чем ты повесишь трубку...», чтобы она не бросила трубку.
Я закатываю глаза.
Он не впечатлен моим отказом от его предложения.
— Тебе следовало бы это записать.
— Это одно предложение? Или два? — Я ощупываю себя вдоль торса, словно ищу письменные принадлежности. — Ну и дела, похоже, у меня нет ручки.
— Не будь умником.— Сначала я — тупица, теперь умник.
— Постой. Быстрый вопрос: как ты думаешь, я должен сказать Джей Би об этом?
— Ты в своем уме? Во-первых, это он втянул тебя в эту историю. Во-вторых, в любви и на войне все честно, а он дебил. Он будет втыкать тебе палки в колеса слева и справа и разными способами отваживать эту Скай как-бы-её-там-ни-звали. Так что забудь об этом. Это больше не его гребаное дело — полностью вне его юрисдикции. — Зик смотрит на меня, прищурившись. — Еще какие-нибудь глупые вопросы?
— Нет.— Только этот.
— Хорошо. Теперь, как я уже говорил — как только ты привлечешь внимание Ханны, разыграй тот факт, что ты никогда не делал ничего столь глупого раньше.
И это правда.
— И ты умный парень, который совершил действительно глупую ошибку.
Тоже верно.
— И что, если она поможет тебе, ты поклянешься, что никогда больше не сделаешь ничего такого чертовски глупого, а если сделаешь, она может отрубить тебе яйца любым тупым предметом, который сможет найти.
— Это мой единственный вариант? Что бы она отрубила мне яйца?
Зик поднимает бровь.
— Перестань болтать. Я только вошел в роль.
Боже, какой же он засранец.
Парень тоже замолчал, нахмурив брови и наморщив лоб.
— Черт. Я потерял ход мысли.— Взгляд, которым он меня одаривает, может сморщить чей угодно член на четыре размера.
— Прости меня! — выпаливаю я, с самого начала слегка травмированный этим разговором. Это так странно — получать от него советы. За те три года, что я занимаюсь в команде, Зик не сказал мне и десяти слов, и вдруг он стал свахой.
— Пожалуй, начни с Ханны. Если это не сработает, сдавайся, чувак — не будь сталкером. — Его любимое занятие — оглядывать людей с головы до ног, и Зик снова делает это со мной. — Если я узнаю, что ты подкрадываешься к ней, я ударю тебя по яйцам.
Непроизвольно подношу руку к мошонке.
— Я не хочу, чтобы меня били по яйцам.
Зик смотрит на меня как на сумасшедшего, слегка ухмыльнувшись.
— Никто не хочет получать по яйцам, говнюк.
Тогда ладно.
ГЛАВА 10
«Ребята такие типа: «Я сделан из другой ткани». Начнем с того, что ты — салфетка...»
Скайлар
— Скай, можно поговорить с тобой минутку? — Ханна царапает ногтями мой дверной косяк из вежливости — от этого действия у меня мурашки бегут по коже — и входит, не дожидаясь ответа.
Уже поздно, четверг, так что мы обе в пижамах, но ясно, что только одна из нас занималась, в то время как другая лежала на кровати, уставившись в потолок в течение последних тридцати минут.
Это была я.
Я перекатываюсь к стене, освобождая ей больше место, чтобы сесть на край моего матраса, вес ее тела опускает матрас вниз, ее ладонь покоится на выпуклости моего бедра, когда подруга подпрыгивает вверх и вниз несколько раз.
Ханна легонько подталкивает меня локтем, ее глаза мягко блестят за очками в черной оправе, которые она надвигает на макушку.
— Эй.
— Эй. Что случилось? — Хорошо, что она зашла в гости, но я не уверена, что уже закончила барахтаться в собственных страданиях.
— Ты что, плакала?
— Пфф. Я? Нет. — Немного, но я в этом никогда не признаюсь. Плакать из-за парня, который солгал, с которым я даже официально не встречалась, которого едва знаю?
Отстойно. Жалкое зрелище.
Ханна не возражает мне, просто смотрит на меня так, как будто говоря: «Когда будешь готова, мы сможем поговорить об этом», и я благодарна за это. Тем не менее, есть часть меня, которая хочет, чтобы она подтолкнула проблему Эйба, потому что я хочу поговорить об этом. Про Эйба, и эту долбанную ситуацию. Часть меня хочет дать ему еще один шанс, хочет поговорить с ним, но другая часть не хочет признавать этого.
Мне нужно разрешение. Подтверждение того, что я не схожу с ума.
— Знаешь, я тут подумала, — начинает Ханна, скрестив ноги и лениво покачивая одной из них. — Помнишь, как в школе Кевин Роджерс заплатил Лайлу Стивенсу пять баксов, чтобы тот писал мне любовные письма?
— Кто не помнит Кевина Роджерса? — Он всегда пытался убедить людей, что он связан с легендой кантри-музыки Кенни Роджерсом, утверждал, что его родители изменили его имя на Кевин только для того, чтобы не было путаницы. К сожалению, никто не путал Кевина Роджерса с Кенни — даже когда он приносил свои акустические гитары на вечеринки и пел «The Gambler».
Кевину просто медведь на ухо наступил.
— Помнишь, как мы узнали обо всем этом?
— Да. Ты так разозлилась, что заставила своего отца развести костер, чтобы мы могли поджарить эти письма. — Они были написаны на спиральной тетрадной бумаге, сложены в треугольники и каждое утро проскальзывали в шкафчик Ханны. Она благоговейно изучала их, каждое из них.
Пока Лайл не выложил все начистоту, признавшись в своей истинной любви к Ханне, и не сдал Кевина. Это был самый большой скандал в средней школе Маунт-Плезант за последние годы.
— На кого ты больше злилась? На Кевина или Лайла? — спрашиваю я.
— Сначала на обоих. Но потом я перечитала некоторые из тех писем. Никогда не говорила тебе этого, но я спасла несколько из огненной ямы мести. И они были такими милыми. Они все еще у меня, знаешь ли. — Подруга задумчиво склонила голову набок. — Я должна отыскать Лайла, посмотреть, что он делает сейчас…
— Боже. Не ищи его. — Ханна иногда такая проныра.
— Знаешь, я его простила.
— Простила? Почему я не знала?
— Потому что я знала, что ты тоже злишься на него. Потому что я не была так... зла. Я была смущена.
Смущена.
Она продолжает: — Это одна из причин, по которой ты не разговариваешь с Эйбом? Ты больше унижена, чем зла?
Я не думала об это в таком ключе.
— Почему ты об этом заговорила? — Моя лучшая подруга была рядом со мной в ту ночь, когда я вернулась домой. Она в ярости и разгневана за меня. Поклялась, что порвет ему новую дыру в заднице. Я цитирую: «Я собираюсь найти этого жалкого сукиного сына, и когда найду, я собираюсь... собираюсь... Ладно. Я не знаю, что сделаю, но что-нибудь придумаю. Ему лучше быть осторожнее!».
Она была настолько громкой, что соседи позвонили и пожаловались руководству жилого комплекса.
— Все это заставило меня чувствовать себя действительно нелепо.
— Что именно?
Я хмурюсь.
— Та часть, где я поймала его на лжи, Ханна! Часть, где его телефон жужжал, а я сидела там, глядя на глупое приложение LoveU, взрывающее его телефон! Эта часть!
— И... это единственная причина, по которой ты с ним не разговариваешь?
Ладно. Теперь я в замешательстве. Я сажусь, глядя ей прямо в глаза.
— Что все это значит, Ханна? Что ты сделала?
Пожимание плечами.
— Ничего.
— Тогда к чему все эти вопросы? Ты что, выставила меня на аукцион? Выставила мое лицо по всему кампусу, как те борцы в прошлом году, чтобы устроить свидание своему приятелю? — Моя лучшая подруга верна мне, но она также хочет видеть меня счастливой. — Твоя история с Кевином Роджерсом имеет какое-то отношение ко мне?
— Да. Они жутко похожи, и я простила Лайла. Он думал, что делает своему другу одолжение — и в итоге он реально хорошо целовался.
— Ханна! Какого хрена?
Еще одно пожатие плечами.
— Что? Он чувствовал себя таким виноватым! И был таким милым.