Люди, которые стремились как-то дистанцироваться от тревог и забот, ликований и восхвалений советского общества, оказывались в провинциальной глуши или в концлагерях и тюрьмах, в лучшем случае — в сырых подвалах. Именно из такого подвала Мастер наблюдает за бесконечной чередой Шариковых и Швондеров, Кальсонеров и Латунских, стремительно наводнивших Москву в ходе преображения русского общества в советское. За мельтешением красных флажков в детских ручонках, за идолами и реликвиями «октября», обретшими статус святынь, Мастер видит сущность перемен, происходящих в старинном русском городе. В стольный град стекается, как грязь в сточную канаву, разношерстная, разномастная публика, являющаяся стыдом и позором рода человеческого. Радикально обновленное население быстро растущей Москвы выглядит отнюдь не преображенным, а скорее обезображенным, карикатурным. Все общество поставлено с ног на голову, причем «голова» трещит от притока крови, а мозолистые «пятки» претендуют на то, чтобы стать физиономией народа.
Параллельно с растущей громадой советского государства, растет и Третий Рейх. Там меньше двусмысленностей, подтекстов, отсутствуют старые и новые «иерусалимы», а превалируют ностальгия по Древнему Риму и воспоминания о средневековой германской империи. Нацизм также предлагает социальные лифты для наиболее активных своих адептов, а фюрер становится объектом обожания миллионов обывателей. Пропагандистский аппарат опять же играет ключевую роль: также сжигаются «вредоносные» книги, разрушаются храмы (на сей раз, преимущественно, синагоги). В полицейском государстве возможна лишь одна партия: социальные низы больше не чувствуют себя низами, а творцами истории. Марксистская и нацистская идеологии содержат в себе одну и ту же претензию доминирования в греко-христианском мире. В отличие от марксизма, духовным ядром национал-социализма служит ариософия, содержащая апелляцию к архетипам, которые старше христианства, но имеют ярко выраженную племенную, германскую окраску.
Коммунизм же мистически связан с карликовым миром, антиподом универсального мира, но способен порождать идеократию на любой территории, где марксистам удается разжечь внутринациональную рознь, гражданскую войну и включить мощные ретрансляторы агитпропа. Как показала практика создания советского общества — невежественным социальным группам несложно внушить все что угодно, вплоть до того, что они являются «гегемоном» и «хозяевами земли». Чем ниже культурный уровень населения, тем эффективнее деятельность агитпропа.
Пропаганда единства «крови» и «почвы» производит не менее сильное впечатление на социальные низы. В нацистской пропаганде присутствуют преемственность традициям, трогательные воспоминания о давно забытых укладах. Все, что способно спровоцировать внутриплеменную рознь, выжигается каленым железом. Конечно же, прославляется трудовая этика, приветствуется общественно-политическая деятельность в строго регламентированном направлении, а также всемерно поощряется преданность «делу партии» (в данном случае национал-социалистической). Другим истоком арийского превосходства является шовинизм, концептуально вызревший еще в недрах наполеоновской армии-победительницы. Несмотря на то, что наполеоновские армии после непродолжительных триумфов были полностью разбиты, их идеологическое наследие перешло к «истинным арийцам». Многие люди искали ответ на простой вопрос: как им жить дальше? И неизбежно появлялись те, кто несли с собой очередную «благую весть». Растерянные человеческие толпы охотно устремлялись вслед за безответственными «ответчиками на проклятые вопросы» бытия.